— Давай никуда не поедем, дорогой. Отдохнем дома. Кембридж от нас никуда не денется.
Пришлось пережить разочарование; оба знали, что вряд ли им удастся вновь побывать в тех местах. Химиотерапия оказалась эффективной — Джим по-прежнему был здесь, рядом с ней, — но за это пришлось заплатить: кроме бессонницы и слабости, его мучили приступы тошноты, он утратил интерес к еде и вину, ко всему, что когда-то доставляло Джиму радость. Волосы редели, он худел: Еве казалось, Джим усыхает у нее на глазах.
— Такова цена удовольствия, — шутил Джим. Чувство юмора он сохранял до конца.
Дома, в Сассексе, они проводили время за чтением, иногда слушали радио, а в те дни, когда Джим чувствовал себя получше, ездили на машине в Брайтон. Море оставалось прежним, вечно беспокойным, а по каменистому пляжу Джиму ходить теперь было тяжело, поэтому они медленно прогуливались по пирсу, пили чай в кафе и наблюдали, как другие пары флиртуют, целуются и ссорятся. Они разговаривали все реже: не из-за отсутствия тем, просто Джим и Ева наслаждались тишиной и взаимной близостью; а то, что их связывало, представлялось невозможным облечь в слова. Они испытывали боль, печаль и страх; и все-таки эти часы на побережье в Брайтоне нельзя было назвать несчастливыми. Они находились рядом друг с другом. У каждого из них имелись дети и внуки, а значит, жизнь продолжалась. Они радовались возвращению Софи в семью. Испытывали умиротворение оттого, что в конце концов все-таки соединились.
Потом был хоспис. В саду, прямо под окнами палаты Джима, рос огромный каштан; лежа на кровати, он любил смотреть, как солнце блестит на упавших плодах. Рассказывал: мальчиком по дороге из школы он собирал каштаны и рассовывал по карманам, а через несколько месяцев находил уже потускневшими. Элис, сидящая возле кровати деда и рассматривающая опутавшие его провода и трубки медицинской аппаратуры, пришла от этого рассказа в сильное возбуждение:
— Я тоже так делаю, дедушка! Я тоже так делаю!
Ева бывала в хосписе каждый день и, как правило, ночевала там; знала по имени всех медсестер. Большинство из них относились к пациентам с той теплотой, которая не была предусмотрена их профессиональными обязанностями; одна из них, нигерийка по имени Адеола, особенно прониклась к Джиму, и он даже стал в шутку называть ее «второй женой».
— Мистер Тейлор, — говорила Адеола, подмигивая, когда Ева появлялась на пороге палаты, — пришла ваша первая жена. Попросить ее зайти попозже?
Джим улыбался в ответ, если ему хватало на это сил (это зрелище было для Евы мучительным), и говорил, да наверное, надо впустить, иначе у нее возникнут подозрения.
Эти четыре стены. Этот стул — на нем Ева просиживала часами. Эта кровать — на ней лежала под больничным одеялом, прислушиваясь к негромкому жужжанию и гудкам аппаратов, к которым подключили Джима. Все произошло посреди ночи, но Ева не спала; проснулась за несколько минут до того, почувствовав: его час настал. Глаза Джима были закрыты, рот открыт; Ева положила ладонь ему на губы и ощутила неровное дыхание. Он издавал пугающие звуки, но Ева преодолела страх. Она взяла его руку. Вскоре его не стало; она так и сидела, поглаживая руку Джима до тех пор, пока не появилась Адеола.
Сейчас, когда они стоят на окраине Кембриджа, Пенелопа говорит:
— Давай еще раз посмотрим на рисунок.
Ева достает из сумки свой автобиографический роман в твердом переплете, в который аккуратно вложен лист формата А5. Она нашла его неделю назад, разбирая бумаги в мастерской Джима. Это карандашный набросок женщины, спящей на боку со сложенными, как при молитве, руками. На обороте неразборчивым почерком Джима написано: «Е. спящая — Бродвей, Котсуолд, 1976» . Джим никогда не показывал ей этот рисунок, засунул в папку со счетами, и Ева даже не была уверена, что помнил о его существовании.
Она рассматривает набросок, затем передает его Пенелопе. Через некоторое время, ничего не говоря, та возвращает его.
— Все, дорогая?
— Я думаю, да, — отвечает Ева.
Многие люди помогали мне писать эту книгу и сохранять в процессе психическое здоровье.
Огромное спасибо за поддержку и советы моим первым внимательным читателям: Джонатану Барнсу, Фионе Маунтфорд, Дорин Грин, Саймону Армсону, Мэтью Россу (его знания о соборе в Эли произвели на меня неизгладимое впечатление), Софии Бутарацци (прости за отнятые вечера!). Спасибо Дэвиду Рейсу, Элли и Айрин Бард, а также Конраду Физеру.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу