Надежда Нелидова - Молчание девчат [сборник]

— Но, но! Боливар двоих не выдержит, — окорачиваю я его.

И мы подсчитываем дальше. Ручка только успевает шуршать по бумаге.

— Третья улица Строителей, дом 25, квартира 12. Большая Речная, строение восемь, квартира 123. Переулок Тупиковый…

Для одних женщин к 8 марта милая мелочь — живые цветы, французские духи и поцелуй любимого. Для отдельных счастливиц — переливающиеся меха на плечах перевязанный розовой ленточкой «бентли» и отдых в Сен-Тропе.

Для других — праздник, что муж не заявился под утро в драбадан, не переломал кости и не выгнал с детьми босыми на мороз. Вот умудрённая опытом женщина учит молодую подругу по несчастью:

— Ты, главное, когда наревёшься, сразу умывайся и густо накладывай под глаза крем. А то «гусиные лапки» появятся. Быстро состаришься.

Муж пьёт. А выпив, бьёт смертным боем. До боли привычная русская картина…

Неподалёку от города под железнодорожным мостом на снегу нашли подплывшее кровью тело мужчины лет сорока. От него сильно пахло алкоголем.

Версия, что был сбит поездом, сразу отпала. На голове и шее мужчины нашли пять глубоких рубленых ран. Под мост его приволокли, оставив глубокую снежную борозду, в какой-то округлой ёмкости. В корыте или ванне.

Рядом отпечатались следы двух человек, примерно 36–38 размера. Длина шага короткая, мелкая: даже с учётом того, что волокли тяжесть. Не более 30 сантиметров — как у женщин или подростков.

Следы вели к ближайшей деревне, прямиком к дому, где жили жена и двое детей убитого.

…Вечером, когда муж уснул, Валентина велела дочке-старшекласснице выйти. Та убежала на улицу, чтобы ничего не слышать, и куда-то забилась, спряталась.

Сын, десятилетний мальчик, послушно ждал за перегородкой на кухне. Она его оставила « на всякий случай, мало ли чего. Помощь понадобится, или что…». Настрого приказала включить громче телевизор и не подсматривать за тем, что сейчас будет происходить в комнате.

Было примерно одиннадцать вечера. Программа «Время», по местному, уже закончилась. Валентина повсюду выключила свет. Оставила только телевизор, заливающий комнату жутковатым, голубым экранным светом.

Взяла в руки топор. Застыла на мгновенье над кроватью с храпящим телом: «Убить — не убить?». Рука сама потянулась осенить себя крестом: «Господи, помоги» — тут же в ужасе отмахнулась. С ума она сошла, что ли: просить у Бога помощи — на такое ?! Взмахнула топором и с силой опустила его.

Вдруг испугалась, что муж встанет и побежит за нею, ударила ещё раз. И еще… Крови было очень много, она не ожидала. Заматывая голову мужа одеялом, всё со страхом прислушивалась: дышит ли ещё? Вроде нет…

Подумала: «Если начнёт подниматься, ударю в самое сердце»… Немного передохнула, успокоилась. Вышла на кухню к сынишке. Тот всё же так же, истуканчиком, столбиком сидел на табурете. Спросил с надеждой:

— Всё, что ли, уже?

— Всё…

Мальчик заплакал.

Вместе они переложили мёртвого отца на кухонную клеёнку. Переворачивая, старались не глядеть на лицо. Кое-как одели, затянули ремнём его телогрейку. Потом вытащили в сарайчик, уложили рядом с возмущённо загоготавшими гусями. И больше она уже не смотрела в ту сторону. Старалась не смотреть.

Кликнула дочь: она пряталась за поленницей в дровянике. Она всегда там пряталась, когда резали поросёнка, и зажимала уши варежками. Нежная росла, будто и не деревенская.

Занялись уборкой. Пропитанную кровью обивку дивана долго чистили стиральным порошком, забеливали зубной пастой. Вымыли полы, всюду прибрали…

Топор Валентина чисто вымыла, рукоятку выскоблила ножом добела. Потом испугалась, что подозрительно выглядит. Зачерпнула золы из печурки и потёрла дерево. Повесила на своё место, на гвоздик в сенях.

Клеёнку сожгла в печи.

Утром телятницы на ферме, где работала Валентина, обратили внимание, что она была особенно грустной.

Убитый лежал в сарайчике два дня, и они боялись, когда ходили туда кормить скотину. Однажды сын вбежал, сам не свой:

— Мама, она там это… Ходит!

Проверили: лежит. На третью ночь Валентина устроила волокушу из толстой полиэтиленовой плёнки. В час ночи с сыном потащили свою страшную ношу к железнодорожному мосту. Деревня ложится рано: в окнах ни огонька. А что собаки побрехивают — так они всегда брешут.

Было тяжело. По дороге несколько раз останавливались, отдыхали. В мыслях у Валентины наивно теплилась надежда: может, подумают, что пьяным попал под поезд… И тут же обречённо и равнодушно мысленно махала рукой: всё равно узнают.