Надежда Нелидова - Молчание девчат [сборник]

В женской консультации она однажды слышала, как врач стыдила беременную девочку лет шестнадцати, почти ребёнка:

— Ты убьёшь плод, пожалей его.

Оказывается, девчушка боялась испортить фигуру. И на последних месяцах беременности стягивала живот корсажной лентой, и с утра до вечера занималась сложнейшими гимнастическими упражнениями.

Девочка была одета в пошитое по журналу мод (раздел «для будущих мам») платьице. Она надменно посмотрела на пожилую врачиху и, не дослушав, пошла прочь отрепетированной походочкой манекенщицы.

Она старалась держаться как можно прямее, вызывающе и гордо поворачивая по сторонам глупенькую, красивую и злую головку, с обильно накрашенным и оттого выглядевшим нелепо и жутко в её положении лицом.

Впрочем, ещё требовался добрый десяток лет, чтобы она стала достойной материнства, доросла до него.

Девчушка не думала о живом комочке, вцепившемся в её плоть, отчаянно стремящемся выжить. Она думала совсем о другом: сможет ли она и сегодня оттянуться с подружками в душном заде дискотеки? Не затошнит ли её, как в прошлый раз, от большого количества сигарет и ерша (пиво с водкой)?

Или: возжелают ли её, еще более соблазнительную, пикантную с её пузиком, мальчики-жеребчики? Как ни странно, её молодому человеку нравилось спать с ней, беременной на последнем сроке.

Эля оглянулась вокруг. Всегда можно было понять: сама ли мать недосыпает ночами, вспоминая, что не завтракала — в четыре часа дня, а что не умывалась — в одиннадцать вечера.

В сэкономленную от нескончаемых стирок минутку она вымоет до блеска полы — чтобы ребёнок дышал чистым воздухом. Прокипятит ещё раз соски и пузырьки, отутюжит пелёнки.

А если всё и так блестит, она не утерпит: сядет и полюбуется на спящего малыша. Несуеверная, она сплюнет, чтобы не сглазить и, неверующая, трижды осенит себя крестом: «Господи, храни моё дитя!»

Она даже боится нанести крем на покрасневшие, потрескавшиеся руки: не дай Бог, впитается, через молоко передастся ребёнку и навредит!

Или наоборот: как вот с той юной незрелой мамочкой… Бросила ребёнка не глядя, как куклу, в красивую, всю в кружевах, коляску. Навороченная, какой никогда не было у Эли (и уже не будет): не коляска — а домик на колёсах.

Небось, усталая после весёлой ночи, спит в самой дальней от детской комнате. Её перевели туда от греха подальше, после того, как однажды с криком: «Придушу, надоел!» — она набросилась на пищавшего больного малыша.

Утром девочка, как советует женский журнал, до изнурения делает упражнения «плоский животик» и крутит обруч. Перед прогулкой долго, тщательно накладывает макияж.

Примеряет обновы, скрадывающие её слегка обвисший, потерявший упругость после родов живот — для неё это вселенская трагедия!

Но грудь ни в коем случае не должна потерять форму! Каждую ночь, втайне от домашних, она туго перевязывает её жёсткими эластичными бинтами.

И однажды за завтраком с плохо скрываемым торжеством объявляет, что у неё пропало молоко, и что малыша придётся переводить на смеси.

А над малышом в это время перетряслись-перессорились две моложавые бабки, два деда плюс бездетные дядя с тётей, не чающие души в двоюродном племяннике.

Для таких мамочек-девочек импортная коляска с её содержимым — не более чем аксессуар, крупная деталь в их туалете, как, допустим, сумка или зонтик.

Они плывут, не забывая красиво покачивать бёдрами и высоко держа шейку. Они тают от летящих вслед комплиментов:

— Такая молоденькая, хорошенькая — и уже с ребёнком. И не ходит растрёпой, следит за собой, молодец.

Наверно, румяное безмятежное счастье всегда тупо, толстокоже и недальновидно. Разве может быть счастлива мать? Вообще — мать? Вообще — счастлива: чтобы до конца, без остатка?

Вместе с малышом в ту же минуту родился сводящий с ума животный безотчётный страх. Частичка плоти отпочковалась от тебя и начала существовать отдельно в опасном мире.

В том мире, где господствуют две краски: красная и чёрная, цвета крови и грязи.

И бесследно исчезли, пропали тысячелетия, эпохи, вылеплявшие, высекавшие из зверя человека.

Мать — снова самка. Она тревожно мерцает, фосфоресцирует во тьме глазами, насторожённо прядает ушами. Караулит нору, тихо ворча, скаля клыки. Присела в прыжке навстречу смертельной опасности…

Готова вступить в неравную схватку с противником, чтобы потом лежать с потускневшими в смертной пелене глазами, с окровавленной, набитой шерстью поверженного врага пастью.