Надежда Нелидова - Молчание девчат [сборник]

Нынче пришли в ту же конторку — а там, где сидела страховичка — стоят автоматы. Никакой очереди! Вбиваешь данные, платишь — автомат добродушно гудит и выдаёт тёплое, свежеиспечённое страховое свидетельство.

А страховички — нет!! Вот будто сквозь землю провалилась! Будто корова языком слизнула. Будто пришёл добрый волшебник, ткнул в злюку волшебной палочкой и произнёс: «Крибле-крабле-бумс!» Или: «Крекс! Пекс! Фекс!».

И она: «Пуф!» — взорвалась, забрызгав всё вокруг, как инопланетянин-головастик в детской компьютерной игре.

Этот добрый волшебник называется — Роботизация. Жаль, автомат недолго проработал, завис и потух.

Выражаясь языком советских газет, мы ещё наблюдаем «отдельные недостатки». Главный недостаток: нас всюду обдирают как липку. Но — заметили? — обдирают осторожно и насторожённо. Сквозь зубы, не от чистого сердца, с видимостью — но уважения!

Чем чёрт не шутит: потихоньку научимся себя уважать — а там дозреем, научимся защищать свои права. Сначала потребительские — а там, глядишь, и гражданские. Москва не сразу строилась.

Написала о самоуважении — и беру слова назад. Такой вдруг тоской и обречённостью повеяло от только что увиденной сценки…

Сегодня ехала в автобусе, людей — битком. Принимают немыслимые акробатические позы, чтобы удержаться на ногах и пропустить двигающегося танком кондуктора. Осторожненько нащупывают носком ботинка свободное место, чтобы втиснуть ногу.

Нависают над сидящими, изо всех сил стараясь на них не плюхнуться. Цепляются друг за дружку: до поручней через чужие головы не дотянуться.

В таких автобусах специальное место для кондуктора не предусмотрено. Обычно выделяется одно кресло ближе к водителю и выстилается круглым домашним ковриком из цветных тряпочек. Или швыряется какая-нибудь авоська с замороженной курицей — тоже, считай, территория застолблена. Не влезай (в смысле, не садись) — убьёт!

Иногда приклеивают бумажку: « Место кондуктора не занимать!». Зимой какой-то остряк нацарапал на снежном окне: « В окно кондуктора не смотреть!».

А этот автобус большой. В таких кондукторы облюбовывают для себя два спаренных передних кресла. Чтобы ехать и не касаться простых смертных.

Кондукторша может шастать по салону всю смену. И всё это время, по негласному закону, — сакральные, неприкосновенные кресла будут пустовать. Даже если в автобусе яблоку негде упасть, как сегодня.

Несколько раз я осмеливалась сесть на одно из запрещённых кресел. Кондуктор теряла дар речи от моей наглости. Жгла, испепеляла и ела меня неприязненным взором всю дорогу. Садилась, каждый раз будто ненароком, с ненавистью толкая меня всем телом и кондукторской сумкой.

Кресла были её неприступным, профессиональным троном. Они придавали ей значимость, компенсировали маленькую зарплату и тяжёлую работу. Кондукторское кресло — это и было олицетворение маленькой сладкой власти. А тут какая-то самозванка, Лжекондуктор Годунов…

Но вот входит молодая мама с ребёнком на руках — сама ещё девочка. Народ ради неё идёт на последний героический рывок. Исхитряется совершить невероятные, на грани мистики, телодвижения.

Раздаётся по сторонам, втягивает животы, образуя для них живой коридорчик: вперёд, туда, где места для инвалидов и пассажиров с детьми.

Там уже сидят инвалиды и пассажиры с детьми. Только лучезарно сияют нимбами два незанятых «кондукторских» кресла.

И что вы думаете?! Девочка одной рукой ухватывается за поручень, другой прижимает к себе малышонка. И стоит над пустыми креслами, робко поглядывая, но не смея их занять.

Мы с подругой, за несколько рядов от места действия, машем ей рукой:

— Девушка, что же вы, садитесь! Кондуктор не будет против!

Кондуктор жужжит своей кассовой машинкой. Мрачно, злобно оглядывает нас, столь нагло распоряжающихся её полномочиями. Не говоря ни слова, отворачивается и протискивается дальше в хвост салона.

Девушка так и не решилась осквернить кондукторское седалище. Ребёнок опустил головку на её плечо, как птенчик… Девушка годится мне в дочери. Кто сказал, что народ можно избавить от рабства, водя его по пустыне сорок лет?

О, тут одним поколением не обойтись. Вот и лежащий на плече молодой матери малышок что-то понимает. Смотрит умными печальными глазками, как маленький старичок. Делает выводы, привыкает к смирению. Неужто и из него вырастет маленький рабёнок?

Я за свою жизнь настоялась у врачебных кабинетов. Привычна к и к толкучкам, и к драчкам, и к застывшей в анабиозе очереди…