Дженнифер Клемент - Молитвы об украденных

Никто не сомневался, что Рут похитили.

– Когда кругом этакая прорва покойников, вряд ли кто-то отыщется среди живых, – говорила мама.

Исчезновение Рут так потрясло Хосе Росу, что он два месяца не оставлял попыток вызвать из Мехико следователя.

У нас на горе мобильники ловили сигнал с башни, находившейся в двенадцати километрах, только в одном месте – на небольшой полянке по дороге в школу. Там обязательно кто-нибудь да толокся, либо разговаривая по телефону, либо ожидая звонка из Соединенных Штатов. Этот открытый пятачок был нашим окошком в мир. Через него мы получали и хорошие, и дурные вести. Моя подкованная в античной истории мама называла нашу поляну Дельфами.

Звуки джунглей смешивались с трезвоном мобильников. Влажный воздух был пронизан гудками, трелями и мелодиями, над которыми возвышались крикливые женские голоса.

На поляне всегда сидели женщины, ждавшие звонков от мужей и сыновей. Некоторые проводили там целые дни, складывавшиеся в недели, месяцы, годы, а их мобильники так и не подавали признаков жизни.

Однажды, еще до окончательного ухода отца, мама разговаривала с ним по телефону, и я слышала ее слова:

– Я по тебе так изголодалась, что готова слопать этот мобильник.

Странно было видеть топчущегося на поляне мужчину. Присутствие Хосе Росы всех немного смущало. Мы зачарованно слушали, как он часами беседует с адвокатами, полицейскими и судьями, пытаясь убедить хоть кого-нибудь приехать и расследовать похищение Рут.

Как-то днем бабушка Эстефании София сочувственно обняла его за плечи.

– Пропавшая женщина все равно что листок, смытый в канаву дождем, – сказала она.

– Никому нет дела до Рут, – прибавила мама. – Ее увели, как машину.

Четвертое событие, которым ознаменовались те двенадцать месяцев, произошло в последнюю неделю учебного года, в июле, за день до отъезда Хосе Росы назад в Мехико.

Я помогала Хосе Росе убираться в классе и снимать развешанные по стенам карты и схемы. Он освобождал класс для нового учителя, который собирался приехать в середине августа.

Карта мира уже лежала свернутая. Вместо привычных глазу очертаний Африки и Австралии, вместо завораживающей синевы морей и океанов теперь бурела голая кирпичная стена.

Занавеска, в которую мы обернули обнаженную Паулу, так и не вернулась на окно.

Я прислонилась к стене, еще недавно прятавшейся под изображением радуги и диаграммами преломления света в капле воды.

– Мне тоже жаль расставаться, – произнес Хосе Роса и шагнул ко мне.

От него веяло запахом сладкого черного чая с молоком.

Он положил руки мне на плечи и прижал губы к моим губам.

Я ощутила вкус Хосе Росы – вкус стеклобетонных конструкций и уносящихся в небеса лифтов. Его двадцатитрехлетние ладони нежно коснулись моего тринадцатилетнего лица, и он снова меня поцеловал. Небоскреб снизошел до меня.

– Быстро в нору!

– Что-что, мам?

– Быстро в нору! Тсс!

– Что?

– Тише!

Мама возилась у дома, когда увидела между деревьями светло-коричневый «БМВ». Вернее, сначала услышала. В джунглях стояла тишина, насекомые и птицы вдруг смолкли.

– Беги скорей! – приказала мама. – Ну же!

Я выскочила из передней двери и метнулась к низкорослой пальме на маленькой лужайке сбоку от дома.

Нора скрывалась под навесом сухих веерообразных листьев. Отведя их в сторону, я юркнула внутрь. Потом извернулась и опять закрыла просвет листьями.

В норе я едва помещалась. Отец вырыл ее, когда мне было шесть лет. Мне пришлось лежать на боку с подтянутыми к подбородку коленками, в позе скелета из древнего захоронения, которое показывали по телевизору. Сквозь листвяную крышу ко мне прорывались тонкие лучики света.

Мотор зарокотал совсем близко.

Земля вокруг меня задрожала, когда «БМВ» подкатил к нашей халупе и остановился впритык к пальме чуть ли не надо мной.

На мое крохотное убежище упала тень, и оно погрузилось во тьму. Сквозь листья проглядывало брюхо машины, переплетение труб и железок.

Мотор затих. Щелкнул ручной тормоз. Со стороны водителя открылась дверца.

На землю опустился коричневый ковбойский башмак с высоким, но грубым мужским каблуком.

Это был не местный башмак. В нашем пекле таких башмаков не носили.

Встав у открытой дверцы, чужак оказался лицом к лицу с моей мамой. Из моего укрытия мне были видны только его башмаки и ее красные пластиковые шлепки, повернутые друг к другу носками.