Несколько посетителей стояли в оцепенении и глядели на плачущую барышню, сидевшую за столиком, на котором лежала специальная зрелищная литература, продаваемая барышней. В данный момент барышня никому ничего не предлагала из этой литературы и на участливые вопросы только отмахивалась, а в это время и сверху, и снизу, и с боков из всех отделов филиала сыпался телефонный звон по крайней мере двадцати надрывающихся аппаратов.
Поплакав, барышня вдруг вздрогнула, истерически крикнула:
— Вот опять! — И неожиданно запела дрожащим сопрано:
Славное море священный Байкал.
Курьер, показавшийся на лестнице, погрозил кому-то кулаком и запел вместе с барышней незвучным тусклым баритоном:
Славен корабль, омулевая бочка…
К голосу курьера присоединились дальние голоса, хор начал разрастаться, и, наконец, песня загремела во всех углах филиала. В ближайшей комнате № б, где помещался счетно-проверочный отдел, особенно выделялась чья-то мощная с хрипотцой октава.
Гей, баргузин… пошевеливай вал!.. —
орал курьер на лестнице.
Слезы текли по лицу девицы, она пыталась стиснуть зубы, но рот ее раскрывался сам собой, и она пела на октаву выше курьера:
Молодцу плыть недалечко!..
Поражало безмолвных посетителей филиала то, что хористы, рассеянные в разных местах, пели очень складно, как будто весь хор стоял, не спуская глаз с невидимого дирижера.
Прохожие в Ваганьковском останавливались у решетки двора, удивляясь веселью, царящему в филиале.
Как только первый куплет пришел к концу, пение стихло внезапно, опять-таки как бы по жезлу дирижера. Курьер тихо выругался и скрылся.
Тут открылись парадные двери, и в них появился гражданин в летнем пальто, из-под которого торчали полы белого халата, а с ним милиционер.
— Примите меры, доктор, умоляю! — истерически крикнула девица.
На лестницу выбежал секретарь филиала и, видимо, сгорая от стыда и смущения, заговорил заикаясь:
— Видите ли, доктор, у нас случай массового какого-то гипноза, так вот необходимо… — Он не докончил фразы, стал давиться словами и вдруг запел тенором: «Шилка и Нерчинск…»
— Дурак! — успела выкрикнуть девица, но не объяснила, кого ругает, а вместо этого вывела насильственную руладу и сама запела про Шилку и Нерчинск.
— Держите себя в руках! Перестаньте петь! — обратился доктор к секретарю.
По всему было видно, что секретарь и сам отдал бы что угодно, чтобы перестать петь, да перестать-то он не мог и вместе с хором донес до слуха прохожих в переулке весть о том, что «в дебрях его не тронул прожорливый зверь и пуля стрелков не догнала».
Лишь только куплет кончился, девица первая получила порцию валерьянки от врача, а затем он побежал за секретарем к другим — поить их.
— Простите, гражданочка, — вдруг обратился Василий Степанович к девице. — Кот к вам черный не заходил?
— Какой там кот? — в злобе закричала девица. — Осел у нас в филиале сидит, осел! — И прибавив к этому: — Пусть слышит, я все расскажу, — действительно рассказала о том, что случилось.
Оказалось, что заведующий городским филиалом, «вконец разваливший облегченные развлечения» (по словам девицы), страдал манией организации всякого рода кружков.
— Очки втирал начальству! — орала девица.
В течение года заведующий успел организовать кружок по изучению Лермонтова, шахматно-шашечный, пинг-понга и кружок верховой езды. К лету угрожал организацией кружка гребли на пресных водах и кружка альпинистов. И вот сегодня, в обеденный перерыв, входит он, заведующий…
…и ведет под руку какого-то сукина сына, — рассказывала девица, — неизвестно откуда взявшегося, в клетчатых брючонках, в треснутом пенсне и… рожа совершенно невозможная!..
И тут же, по рассказу девицы, отрекомендовал его всем обедающим в столовой филиала как видного специалиста по организации хоровых кружков.
Лица будущих альпинистов помрачнели, но заведующий тут же призвал всех к бодрости, а специалист и пошутил, и поострил, и клятвенно заверил, что времени пение берет самую малость, а пользы от этого пения, между прочим, целый вагон.
Ну, конечно, как сообщила девица, первыми выскочили Фанов и Косарчук, известнейшие филиальские подхалимы, и объявили, что записываются. Тут остальные служащие убедились, что пения не миновать, пришлось записываться и им в кружок. Петь решили в обеденном перерыве, так как все остальное время было занято Лермонтовым и шашками. Заведующий, чтобы подать пример, объявил, что у него тенор, и далее все пошло, как в скверном сне. Клетчатый специалист-хормейстер проорал:
Читать дальше