Полина Жеребцова - 45-я параллель

Действительно, я уже насобирала половину ведра, а это означало, что если продавать смородину, как принято у нас в Грозном, на пол-литровую баночку, может быть, удастся на вырученные монеты заполучить кусочек настоящего домашнего сыра.

Мадина заметила ягоды и начала перебираться через забор.

Злобно ухнул филин, несмотря на яркое солнце, запутавшееся в зеленой листве, куда мы не смели взглянуть.

Мадина торопясь подбежала к кустам красной смородины, но нечто заставило ее охнуть, застонать и согнуться. Через минуту я догадалась, что откуда-то сверху прилетел камушек и больно ударил женщину по плечу.

«Нет бога, кроме Аллаха, и Мухаммед посланник его!» – забормотала Мадина, сжавшись от страха.

Так следует сказать перед смертью, чтобы бородатые ангелы отвели тебя в Рай.

– Послушай, – прошептала я, – если бы русские снайперы захотели нас сейчас пристрелить, мы были бы уже мертвы. Как мертвы те несчастные, брошенные в яму в вишневом саду. Я вчера собирала малину и видела их. Человеческие тела истлели и скоро смешаются с землей.

– На все воля Аллаха Милосердного! – ответила мне Мадина.

Ее черные глаза на белом усталом лице смотрели тревожно и озадаченно.

– Собирай с другой стороны, там еще много, – посоветовала ей я. – И слушай стихи. Выбора у тебя нет. Или Пушкин, или в могилу.

У нее зуб на зуб не попадал. Признаться, и мое сердце тоже колотилось, словно мы бежали в какой-то бешеной гонке, заранее зная, что из лабиринтов ада нет выхода.

Меня дома ждала мать, перенесшая два инфаркта, а ее – шестеро детей-дошкольников.

В нашей квартире обитали не только мы, но еще и усатые «соседи» – сообразительные миловидные крысы, родственники садовых хомяков. Если вовремя не поделиться с ними коркой хлеба, они кусались. Незлобно, скорее чтобы просто привлечь внимание высшей расы.

Здание нашей кирпичной четырехэтажки вздыбилось и накренилось, и было удивительно, на чем держится ее остов.

продекламировала я.

Филин опять недовольно ухнул. В Мадину полетела неспелая абрикосина.

– Может, пора сменить репертуар? – испуганно спросила она меня. – «Лукоморье» – это для детского сада. Давай про любовь, про убийства… Меня с пятого класса замуж отдали. Поэтому не помню, писал ли такое Пушкин.

– Писал! И еще как писал!

В нашей семье до войны была большая библиотека, и вспомнить стихотворные строчки не составляло труда.

затянула я.

Уханье и кряканье на деревьях прекратилось как по волшебству, и наступила тишина, нарушаемая лишь стуком ягод, падающих на дно Мадининой кастрюльки.

Через два часа, оставив Александра Сергеевича, правда, не под дубом, а под дочиста обобранными смородиновыми кустами, мы покинули территорию призраков с тарой, наполненной до краев.

Закончив рассказ, я прислушалась. Мне показалось, что у Николя прервалось дыхание, поэтому я бухнула кулаком в дверь. Деревянная преграда зашаталась.

– Уходи! – сдавленным голосом сказал Николя.

– Ты знаешь, что я тебя не оставлю, – ответила я. – Поэтому прошу по-хорошему: открой мне эту чертову дверь.

– Нет! Уходи, пожалуйста, мне никто не может помочь.

– А я и не помогаю тебе. Я хочу помочь себе, потому что без тебя этот мир не будет для меня тем местом, которое еще хоть как-то можно терпеть. Своим присутствием ты придавал ему равновесие.

Николя затих.

– Я готова сидеть здесь до утра. – Я зевнула. – Ты знаешь, что я рядом, и если что, зови на помощь. Свалишься в голодный обморок – услышу и выломаю дверь! Так и знай.

Судя по всему, Николя усмехнулся, но промолчал. Меня неумолимо клонило в сон. Виделись бархатные спелые персики. Подружки Хава и Аленка срывали их прямо с веток… Это осталось в тайниках памяти, где мне и девочкам не больше восьми лет. Я любовалась сочными зелеными листьями, на которых скопились капли летнего дождя. Оглянувшись, я увидела синие горы, баюкающие город в своей колыбели… Лепестки акаций летели в воздушных потоках…

– Ну их, персики эти, – сказала Хава. – Пойдемте есть черешню!

В Аленкином саду, прямо за домом, росла могучая черешня. Ее сладкие темные ягоды склоняли ветви до самой земли. Издали черешня напоминала исполинский ковер. Мы забрались в самую гущу, к стволу, скрылись от взрослых и набивали рот спелыми ягодами, пачкаясь в сладком соке.