Эйлин О'Коннор - О лебединых крыльях, котах и чудесах

– Сёма, я толстая?

– Нет.

– Сёма, скажи правду – толстая?

– Нет!

– Сёма, ты врешь! Я же вижу: ноги толстые. А вот это – вот это что?! – брезгливо оттягивает кусок своего спелого бока. – Фу! Жир!

– Дура, – любовно говорит низенький плешивый Сёма. – Это сало! В нем вся красота!

Вода у берега зеленая, за буйками синяя, возле самого дна золотистая, и где-то сверху болтаются недоваренные ноги купальщиков.

– Ванюша, Ванюша! Не писай в море!

– Почему, баба?

– Тебя рыбка укусит! Писай вот тут, на песочке!

– А тут я его укушу, – хмуро говорит мужик, обгоревший так, что выглядит беглецом из преисподней. – Я тоже рыбка. Рыбка дядя Игорь.

Бабушка подхватывает Ванюшу на руки и, бормоча о ненормальных психах, скачет к уборным.

Песок серый, камни колючие, но по морю вдалеке бежит маленький белый барашек, отбившийся от стада, и взрослая волна, сжалившись, выносит его к своим. Он трясет курчавой головой и вместе со всей отарой рассыпается в брызги вокруг хохочущих детей.

…здесь, конечно, иное течение времени. Не потому что курорт, и не потому что безделье, а потому что рядом с морем все отсчитывается от него. Вместо стрелки по циферблату бежит волна: шур-шур, шур-шур. Позавчера был шторм, так возникла новая зарубка: до шторма и после. Какие вторники, зачем субботы? Дни слипаются и тают, как переваренные яблоки в солнечном сиропе.

Солнца много. Рыжие английские дети сгорают моментально, становятся розовые, как новорожденные мышата, и такие же жалкие. У немцев и шведов очень светлый загар, медовый – а может, все они пользуются каким-нибудь специальным средством, не знаю.

Здесь быстро появляются свои любимцы. Сёма с женой, за которыми хочется ходить с записной книжкой («Сёма, поедем на лифте!» – «Почему не по лестнице? Нам нужно больше ходить!» – «Сёма, я буду ходить в лифте ради тебя, хочешь? Кругами, все четыре этажа!»); чета пожилых англичан: он приносит ей вишневое варенье в розетке, она перекладывает самую большую вишню в его рисовую кашу – всё это без единого слова, с легкими касаниями, невесомыми улыбками; маленькая девочка с копной черных кудрявых волос, которая начинает каждое утро с того, что вдумчиво сыпет себе на макушку песок под крики многочисленных родственниц. Сегодня ей заплели волосы в косы. Она постояла на берегу, собрала песочную кучу размером с муравейник, деловито отряхнула ладони, наклонилась и воткнулась в нее всей головой.

Рыбка дядя Игорь уехал или просто не попадается мне на глаза, но вместо него появился очень похожего типа мужчина, который выгуливает по пляжу сына лет шести.

– Пап, а что примерно можно сделать из песка?

– Из песка можно сделать примерно все, – отвечает папа, рассеянно глядя куда-то вдаль.

– Ну, например?

– Например, шлакоблок. Знаешь, что это такое?

– Нет…

– Ну и слава богу, – ласково говорит отец.

Или вот десерты.

Начинается невинно – с земляничного суфле, похожего на взбитое с розами облако. Но долго смотреть нельзя. Стоит замедлить шаг, как к тебе льнут гибкие турецкие кадаиф – из тончайших тестяных нитей. За ними упругие желе, белотелые пудинги, рыхлые медовики и распутная пахлава… Все, ты пропал. Тебя подчинили эклеры, непристойно жирный тирамису и совсем уж бесстыжий шоколадный бисквит, обложенный засахаренными вишнями, как наложницами.

– Соня, попробуй кекс!

– Я сегодня не буду сладости…

Марципан от изумления трескается. Из эклера выползает кремовая гусеница, чтобы посмотреть, кто это сказал. Пчела, влюбленно жужжащая вокруг пахлавы, теряет сознание и падает в сироп.

«Она не будет сладостей, она не будет сладостей, – шелестит над столом. – Она нас не хочет!»

Все замирают. Где-то на краю взвизгивает слабонервный мармелад.

– Сегодня новые пирожные, с абрикосом! Видела?

– Я видела весы! – хмуро говорит Соня.

– Ну и что?

– Знаешь, на сколько я поправилась?

– О, крем-брюле! Взять тебе? Оно не калорийное.

– Не калорийное? – с надеждой переспрашивает Соня.

Все смотрят на крем-брюле. Крем-брюле втягивает живот и размашисто крестится.

– Там же нет теста!

– Тогда возьми, – после долгой паузы соглашается Соня.

Над десертным столом слышен дружный вздох облегчения. Мармелад вытирает испарину.