Мартин Гарднер - Рассказы

От следующего его замечания у меня покраснели уши, а шеф и Ханнекер просто взвыли.

— Сержант Стэкпоул может быть и тупица, — сказал Максвелл. — но не настолько.

Малруни смотрел на него с уважением.

— Так у тебя есть предположение, кто настоящий убийца, мой мальчик?

Мальчишка кивнул:

— Судя по всему, Стив.

Некоторое время мы осмысливали его слова. Затем шеф спросил со всей мягкостью, на какую только был способен:

— И кто он, хотел бы я знать, этот Стив?

— Фамилии его я не знаю, — сказал Максвелл, — но он — крупный бизнесмен в нашем городе. Он был последним близким другом мисс Смит. Она шантажировала его письмами, написанными им еще в прошлом году, и...

Мы все трое подскочили.

— Откуда ты это взял? — спросил Ханнекер взволнованно.

— Из ее дневника, — ответил мальчик. Он достал из своего портфеля красную книгу в кожаном переплете.

— Я нашел ее на дне одного из ящиков платяного шкафа под ворохом розового нижнего белья и тому подобных вещиц.

Шеф выхватил книжку из рук Максвелла, и мы сгрудились вокруг, чтобы взглянуть на нее. Несомненно, это был дневник Розали, и это была потрясающая находка!

Теперь настала очередь Ханнекера выглядеть посрамленным. Я ухмылялся, прикрывая рот рукой, пока он получал от шефа хорошую взбучку за то, что шкаф не обыскали с надлежащим тщанием. Затем шеф повернулся к Максвеллу.

— Я, пожалуй, назначу тебя помощником полицейского, — сказал он гордо. — Может, ты заглянешь в наш офис как-нибудь и прочтешь лекцию моим людям.

Молодой Оглсби усмехнулся, показав щель между зубами, и сказал, что сделает это с удовольствием.

Найти Стива оказалось несложно. Под давлением доказательств он сознался во всем. Письма находились в сейфе. Мисс Смит вымогала у него больше, чем он мог заплатить, и он, отчаявшись, решил вернуть письма любой ценой. Когда он забрался в ее спальню, девушка проснулась, и он убил ее.

Частный детектив Оглсби очень скромно оценил свою роль в раскрытии этого преступления.

— Элементарно, — сказал он репортерам, — на самом деле нужно благодарить лейтенанта Ханнекера за его блестящую работу.

Что касается меня, я был настолько потрясен эпизодом с моим револьвером, что мне потребовалась целая неделя, чтобы приити в себя. И чтобы впредь избежать совместных расследований с Крунчи-Вунчи, я подумал, что стоит вести себя с Малруни осмотрительней.

Думаю, вы удивитесь, узнав, насколько лучше за последнее время шеф стал играть в шашки!

Несколько лет тому назад, будучи аспирантом Чикагского университета, я работал над докторской диссертацией по физике о возможных способах проверки теории суперструн, когда в Талсе от сердечного приступа скоропостижно скончался мой брат. Мои родители покинули этот мир несколькими годами ранее. После похорон я покружил на своей машине по городу моего детства, удивляясь тем огромным изменениям, которые произошли за время моего отсутствия. Здание из красного кирпича, бывшее когда-то Центральной школой, теперь превратилось в огромный склад. Мои оценки по истории, латинскому и английскому языкам были невысокими, но зато я был силен в математике, и у меня был выдающийся учитель физики. Главным образом благодаря ему я и стал изучать физику, получив стипендию Чикагского университета.

Обедать я отправился в известный ресторан на углу Главной и Шестой улиц. Официантка посмотрела на меня с нескрываемым удивлением:

— Вы Майкл Браун?

— Так и есть, — сказал я. Она улыбнулась и протянула мне руку:

— Я Тельма О’Киф. Мы с вами слушали один и тот же курс алгебры.

Мы обменялись рукопожатием.

— Вряд ли вы меня вспомните, — сказала она. — Тогда я была толстой, застенчивой и не очень симпатичной девицей.

— В это трудно поверить, — сказал я, — сейчас вы великолепны.

— Спасибо, вы очень добры, сэр, — сказала она, улыбнувшись. — В алгебре вы были гением. Помните, как вы поймали мистера Миллера на ошибке, которую он допустил, решая задачу на доске, и насколько он был смущен?

— Отлично помню. Он был несчастным учителем. Думаю, он ненавидел математику.

— А я думаю, это я ненавидела математику, — сказала Тельма.

— Жаль это слышать. Математика может быть захватывающей и прекрасной, если только ее хорошо преподавать.

После того как Тельма принесла чек и вернула кредитку, я спросил:

— Могу ли я надеяться увидеть вас после работы? Может быть, мы могли бы сходить в какой-нибудь ночной бар и поболтать о прежних временах?