Виктор Бердник: Летите, голуби, летите...

Чтоб тебе уже повылазило! — проклинал он неизвестного недоброжелателя, — Да приди ты и скажи по-людски, зачем же доносы строчить? Ох, жаль, что не знаю кто эта падла…

Фима не был зол, но его гложили прежде неведомые чувства. Разочарование? Наверное. Иллюзии теряют все, но происходит это у каждого по-своему.

— И что теперь? — осторожно участливым тоном спросил Яша.

— Да уж ничего хорошего. Я должен держать голубей дома в клетке. Ну, не абсурд? Они ж не канарейки, — Фима растерянно развёл руками, — Голубю полёт нужен! Простор!

Так и остался бы навсегда он в полном неведении об авторе злосчастной кляузы, если бы не случай. Однажды почтальон по ошибке кинул к нему в ящик печально знакомый конверт. Таких писем Фима уже получил несколько — грозных уведомлений из городского управления. Первое содержало требование не выпускать голубей летать над соседскими владениями, затем пришло второе, предписывающее убрать голубятню с участка. И вот, наконец, теперешнее. Завидев обратный адрес, Фима, ожидая увидеть очередное досадное распоряжение, в спешке открыл конверт, даже не поглядев на имя и фамилию получателя. Да и кому на его улице могло прийти подобное письмо, как не Фиме — злостному нарушителю правил содержания птиц и животных в жилом районе?

«…Что за ерунда?» — удивился он, проскользнув глазами по первым строкам, вложенной туда бумаги.

«…Этого не может быть!» — стыд и шок Фима испытал одновременно. Стыд по причине вскрытого чужого письма и шок по поводу его содержания. Он буквально оторопел, прочитав короткое послание соседям Яше и Жанне, извещающее тех о принятых мерах в ответ на их жалобу. Клерк, занимавшийся этим делом, не просто отписался, обещая помочь, а действительно подошёл к вопросу с должным рвением и усердием.

«…Господи, какие дряни», — Фима вспомнил как ещё совсем недавно принимал у себя супругов и почувствовал как у него сдавило грудь.

«…А я их за стол усаживал, хлеб с ними делил» — продолжал изводить себя он ощущением поруганного гостеприимства. Окажись злопыхателем, затеявшим извести его голубей, любой другой человек и Фима воспринял бы эту неприятность как должное. Расстроился бы конечно, но что тут поделаешь? Ну, не нравятся кому-то птицы, парящие в небе. Да мало ли какие могут найтись причины? Американцы у себя в стране и в полном праве призвать чужеземца к установленному порядку. Но эти?! Его разлюбезные соотечественники! Люди вроде бы связанные с ним общей культурой и традициями? Ведь и Фима и Яша, по логике вещей, должны держаться друг за друга! Пусть не помогать, но хотя бы не топить…

Столь сильного потрясения Фима, пожалуй, никогда не переживал. Так случилось, что его ни разу не предавали. И с подкожными злыднями ему тоже водиться никогда не приходилось. Оттого у Фимы сейчас оголённым нервом свербела боль, как у человека с открытой натурой, внезапно осознавшего до конца, что причинить страдания могут только близкие люди. Ему вдруг свежо припомнились некоторые замечания Яши и Жанны, отпускаемые ими непроизвольно и которым он не придавал значения. И зря… Только теперь многие странности в поведении соседей, казавшиеся Фиме мелочами, вдруг получили исчерпывающее объяснение.

«…А ведь эта парочка относится именно к тем субъектам, которые обронив доллар, не столько думают о том, что его лишились, сколько переживают по поводу того, что его кто-то найдёт…»

Он перебирал в памяти совместные беседы за чаркой, вдруг высветившие сейчас всю мерзопакостную гниль этих людей, казавшуюся прежде Фиме не более, чем простительным скудоумием.

«…Да что теперь о них? Голубей жалко», — Фима чуть не заплакал, вообразив на минуту, что придётся расстаться с птицами. Впрочем, невесёлые думы одолевали его недолго, подсказав единственно правильное решение…

Дом Фима с тяжёлым сердцем поставил на продажу. Желающие приобрести его нашлись быстро. Америка переживала бум на недвижимость и ценовой пузырь раздувался день ото дня, подогретый нездоровым ажиотажем рядового обывателя вдруг зашибить лёгкие деньги. Ну, мол, чем я хуже? Если кто-то может нажить, то что мешает обогатиться и мне? Впереди у страны маячила финансовая пропасть, но её никто не замечал. Или не хотел замечать?.. Все вдруг заделались инвесторами, не желая упустить редкий шанс. Неудивительно, что в такой ситуации Фимин дом оказался лакомым куском, за который среди алчных спекулянтов разгорелась нешуточная борьба. Он только успевал подливать масла в огонь, перезванивая потенциальным покупателям и сообщая тем о происках конкурентов.