Виктор Бердник: Один из семи

Я чувствую себя мартышкой, когда аккуратно очищаю и кушаю банан и ощущаю себя пожарной машиной во время езды на маленьком грузовичке с длиннющей лестницей, которая своим одним концом опирается на крышу кабины. При этом я всегда помню, что мой литературный агент шутливо называет меня русским Мартином Иденом, скептически оглядывая мое ободранное транспортное средство с массивным инструментальным металлическим ящиком, которое я использую для работы, и прозрачно намекая на моё незатухающее и упорное желание видеть себя в качестве писателя, не обделённого талантом. Он, как и большинство людей, склонен отождествлять внешние признаки с внутренним содержанием и потому видит во мне не маргинала, а не более, чем чудаковатого хендимена [1] Человек, который занимается небольшими ремонтами, «мастера на все руки». Амер. Прим. авт . .

Скажем, не совсем традиционный поиск своего места в обществе, занятого в основной своей массе, немного другим. Думаю, что не ошибусь, если назову мои стремления труднодостижимыми. Наверняка, проще не испытывать судьбу, стараясь быть глашатаем иногда не очень удобных мыслей. Легче жить, не выворачивая наизнанку собственное сознание. Зачем я пишу? Во имя чего я это делаю? Получать удовольствие, обнажая свои думы, это ли не интеллектуальный эксгибиционизм?

Я размышляю всё время об этом, работая как обычно в полном одиночестве. Эти мысли не отпускают меня, когда я в виде пожарной машины медленно продвигаюсь на очередной объект в автомобильной пробке. Одно хорошо, занятая голова делает безразличным к тупости изматывающей езды.

Пожалуй, моему агенту этого не понять, вздумай я с ним поделиться. У нас с ним слишком разные взгляды, и я не намерен его ни в чём переубеждать. Впрочем, это всё равно бесполезно, мы носители разных культур. Да и что ему сказать?.. Что у меня больше нет любимого цвета и гастрономических пристрастий, а ведь они раньше существовали. Не объяснить, что такие проявления характера, это только то малое, что заметно в повседневной жизни. Они даже и не стоят внимания, но по тому, как я замечаю эти изменения, можно с уверенностью предположить, что моё восприятие находится на завершающем этапе своей эволюции. Отдалясь от прошлых привязанностей, я не испытываю необходимости в приобретении новых. Вероятно, уловив в себе созревшее отношение к окружающему, мне более не нужно ничего открывать, а лишь спокойно прислушиваться к голосу собственной души. Нежелание играть в прятки с самим собой, это ли не серьезное достижение в диалоге с собственной совестью?

Один из моих американских клиентов, по профессии страховой агент, которому я построил недавно деревянную беседку, спросил без всякой задней мысли, просто удовлетворённый результатом моего труда и желая выказать своё дружелюбие:

— Ты, должно быть, испытываешь гордость от своего умения?

Я посмотрел на него совершенно серьезно и тихо сказал:

— Нет.

Он смутился. Я, наверное, был первым человеком на его жизненном пути, который так странно отреагировал на комплимент.

— Я не люблю то, что делаю и к несчастью вынужден таким образом зарабатывать себе на жизнь.

То, что я ему сказал, было абсолютной правдой. Целый день я бездарно трачу время на каких-то идиотских работах, с единственным проком, но без всякой цели, к которой необходимо стремиться, чтобы не ощутить однажды свою жизнь пустой. Жертвуя бесценным временем, которое уже никогда не восполнить, я только вечером могу уединиться, уже всецело посвятив себя своим героям. Наутро опять в путь за деньгами, обдумывая по дороге очередную сцену или воображаемую беседу и безмерно радуясь, если на ум приходит стоящая мысль. Трудно сказать, что меня побудило вновь взяться за перо. Произошло это незаметно, но, как я считаю, вполне закономерно…

Свою короткую работу в небольшой газете до эмиграции я всегда воспринимал как некое временное состояние. Наверное, журналистика требует большей отдачи, но я не видел в том смысла, выдавая на гора полные фальшивого энтузиазма статьи о передовиках производства. Недаром весь немногочисленный штат редакции заводской многотиражки хорошо знал, что нашу газету за глаза величают «Брехунец». Народное слово не промажет. После того, как мне настоятельно по-дружески посоветовали обходиться в своих заметках без сравнений, которые можно было понять двояко, стало очевидным, что писать надо в соответствие с тем, что от меня требуют, а не о том, что я думаю. Спорить было бесполезно и плюнув, я легко это всё похерил. Более пятнадцати лет у меня не было ни малейшего желания возвращаться к делу, которое я когда-то по молодости считал своим призванием. Не испытываю его и сейчас. Не стоит прилагать усилий, если нечего сказать, но думаю не следует противиться, когда вдруг просыпается желание поделиться тем, что ещё до тебя не говорил никто.