Роман Галкин: Один из семи

Несколько слов в качестве предисловия о том, что подвигло меня к написанию этой книги. Читая о героях, неожиданно получивших сверх возможности, часто не верю в их стремительный прогресс. Одно дело, если это какой-либо уже выдающийся политик, ученый воин. Но ведь в большинстве случаев авторы наделяют сверх способностями человека, который до того момента был обычным представителем «серой массы», ничем не отличающимся от других, окружающих его простых людей. Вот, к примеру, получит сверх возможности простой крестьянин. И что? Он сразу кинется перестраивать мир и создавать империи? Нет, я в этом случае верю русским сказкам, в которых волшебная сила используется для того, чтобы ведра сами воду носили, топор сам рубил дрова, а печь сама кашу варила. Ну, что еще простому крестьянину надо? Ну, пусть в духе нового времени он построит просторный свинарник, заселит его элитными породами, а свиней у него доить будут звезды Голливуда или какие-нибудь Мисс Мира за последний десяток лет. Но это в том случае, если крестьянин захочет, чтобы соседи померли от зависти.

В общем, решил я наделить сверх способностями обычного шабашника-отделочника и посмотреть, что из этого получится.

Итак, вы знаете настоящую правду о том, кто и для чего на самом деле создал наш Мир? Нет? Тогда можете узнать об этом вместе с героем сего произведения.

Последние тлеющие угли зашипели и погасли под струями начавшегося дождя. Посреди пепелища, не обращая внимания на льющуюся с небес воду, сидел старик. Его тело, вздувшееся волдырями ожогов, еле прикрывали обгоревшие лохмотья. Старик умирал. Заканчивался почти двухвековой жизненный путь.

Когда-то, осененный божьим вниманием, он ушел от мирской суеты. И шел, неся божий свет, озаряя им свой путь, творя чудеса и исцеляя людские души волею божьей. И придя в эти дикие места, где начинались бескрайние степи, увидел следующих за ним. И решил тогда воздвигнуть на этом месте братскую обитель.

Дни и ночи, забыв о сне и пище, воздвигали братья божий храм. И лишь подняв храм, построили подле него кельи. Но не воздвигли вокруг обители стен, ибо монастырь находился под божьим покровительством и не нуждался более ни в какой защите. Бесчисленные орды степняков, отправляясь в набеги на славянские поселения, всякий раз обходили монастырские земли стороной.

Так было без малого два века.

Давно уже ушли в иной мир пришедшие с ним, ушли и те, что были за ними, и следующие ушли. И он устал. Устала душа. Устало тело.

Усталость пригасила огонь, данный божьей милостью. И в новых братьях не было уже той истинной веры.

На этот раз степняки не прошли мимо. Не найдя ни в храме, ни в кельях ничего ценного, дикие воины долго пытали братьев огнем и железом, не веря в то, что в монастыре не спрятано ни злата, ни других сокровищ. Когда умер от пыток последний брат, степняки в злобе подожгли храм и окрестные монастырские постройки.

Не тронули только старого монаха, стоявшего на коленях посреди храма. Будто и не заметили. И будто не замечали его рушащиеся от пожара стены храма, не задевая, а лишь опаляя огнем старческое тело.

Старик умирал. Душа покидала этот мир, это тело.

Некая иная сущность завладевала изношенной человеческой оболочкой, спеша использовать его последние возможности.

Монах, поднявшись, отправился разгребать пепелище, словно ища что-то. Наконец в его руках оказался бесформенный кусок металла, явно покореженный жарким огнем заступ. Вернувшись к тому месту, где просидел последние часы, опустился на колени и вонзил железяку в землю. Копал усердно, с неожиданной для старческого тела мощью. На глубине в полтора локтя заступ начал скрежетать о камень. Если бы не ливень, заливающий яму грязной водой, то можно было бы увидеть гранитную плиту, освобождаемую стараниями старика.

Закончился день. Давно прекратился дождь. Расступившиеся тучи позволили ночному светилу взглянуть на омытую дождем землю. От обожженной земли уже был освобожден изрядный кусок каменной плиты. Монах обнаружил щель в камне и ткнул в нее наиболее ровным краем железяки. Навалился всем телом. На лбу вздулись вены. Лицо, и так красное от ожогов, покраснело еще больше. И плита сдвинулась и продолжила отодвигаться дальше сама, без лишнего скрежета и скрипа, уходя куда-то под оставшийся от храма фундамент. Лишь журчала стекающая в проем дождевая вода, да шлепали отваливающиеся от плиты комки грязи. В открывшемся проеме лунный свет выхватил уходящие вниз ступени.