Виктор Лензон: Дачные истории

А ещё Мишка мастер-электрик. К чему я это говорю?

Тут приключилась лет пятнадцать назад история. За задним забором у всех нас, кто живёт на «Полевой» было, соответственно, поле. А на поле кочки, оставшиеся от старого болота. А на кочках — желтоголовые подосиновики, росшие буквально кустами. Плюс какие-то фантастические травы, которых я нигде не встречал ни до, ни после. В общем, природа интересная. Однако землю продали под новое строительство садовых участков. Ну, мы все написали письмо в редакцию одного журнала — так, мол, и так. Журнал поступил мудро. Он публично пристыдил тех, кто собирался строить на этом уникальном поле, изгнал их оттуда и построил там садовые участки сам. Как по нотам. В общем, на месте поля появились новые соседи. А сзади нас с Мишкой аккурат «хари-хари», кришнаиты то есть. И вот что придумали. Каждую субботу и воскресенье часами стали играть на барабанах. Ну, я-то, вспоминая своих соседей по московской квартире, тех, что выехали из-за моего рояля, отнёсся к кришнаитским барабанам лояльно. А Мишка нет. И ведь что придумал! Установил на своём заднем сарае ведро, широким концом в сторону кришнаитов, а в ведро поместил небольшую такую схему, суть которой состояла в том, что как только кришнаиты начинали играть на барабанах, возникал звук типа негромкой сирены. Звук всякий раз продолжался до момента, когда от соседей раздавался возглас: «Нет, я так больше не могу!» и барабанный бой заканчивался. Кстати, ведро это стоит на страже мишкиного спокойствия до сих пор. В назидание кришнаитам.

Как-то Мишка от чувств-с, видать в связи с удачным уловом, позвал меня — редчайший случай — к себе в дачный его дом пить водку. Так здорово же. Собрались. Взяли пару бутылок «Флагмана», собственных малосольных огурчиков, паштету там, колбаски, бычка в томате — ну, как обычно. Тут я говорю: вот, мол, «Флагман» пьём, к нему бы бескозырку.

— А тебе надо?

— Надо.

И тут, буквально как по волшебству, Мишка достаёт незнамо откуда две бескозырки, чёрные и с лентами.

Так и сфотографировались на автоспуске.

Чудеса на том не закончились. Осмелев от того, что Мишка меня пригласил и под воздействием заканчивающейся второй, я спросил:

— А вот я ещё в детстве слыхал, что у тебя тут пианино хранится. Покажешь?

— Тебе — покажу, — сказал осмелевший до крайности Мишка.

Покачиваясь, он повёл меня в соседнее помещение, которое можно было бы назвать комнатой только при очень богатом воображении. Делая руками как в бассейне брассом, он стал разгребать старые тряпки, железки, замки, шанцевый инструмент, фанеру, сгнившие тыквы, лески с крючками и грузилами и всё, что не вошло в рассказ о Плюшкине в «Мёртвых душах». После изрядных трудов показалась коричневая крышка, потом клавиши, потом узорные ножки.

Постепенно передо мной возник антикварный тафельный рояль «Tresselt»… Единственное, что я смог произнести, онемев от изумления и водки, ибо можно было ожидать увидеть что угодно и где угодно, только не это чудо эпохи классицизма вот здесь, были слова: «А где, блин, педаль»?

— Да там, где-то, в сарае валяется…

Если нет печки, то в конце октября на даче делать уже нечего. Приходится закрываться. Жалко только бесхозных котов. Оставленного «Viscas» на всю зиму не хватит.