Франсис Бебей - Ашантийская куколка

— А пускай не одеваются по-европейски.

— Но ведь они женщины, Мам, а красивые вещи, откуда бы они ни появлялись, всегда большой для всех соблазн.

— Не беспокойся, девочка. Все рыночные торговки могут купить столько платьев, сколько душе угодно. У кого-кого, а у них денег хватает.

— На что же они тогда жалуются, раз они такие богатые?

— Да они совсем не богатые, Эдна! Я, как тебе известно, прихожу торговать на рынок каждый день, что же я, по-твоему, богачка?

— Конечно, нет, Мам, но почему же ты хочешь, чтобы я обязательно заняла твое место на рынке, когда у тебя не будет сил сюда приходить? Вот чего я никак в толк не возьму. Ты что же, решила завещать мне свою бедность?

— Ох, слишком ты много рассуждаешь. Подойди ко мне, послушай, что я тебе скажу по секрету, на ушко… Жизнь так уж устроена: если ты мало зарабатываешь, то жалуйся погромче, чтобы другие слышали, что денег у тебя нет. А если зарабатываешь ты достаточно, чтобы жить как следует да еще кое-что откладывать, жалуйся, девочка моя, еще громче. Люди тебе не поверят, но все равно будет считаться, что ты ничего не зарабатываешь. Среди торговок так обычно и бывает. Скоро рождество, и ты сама прекрасно знаешь, как они его справляют, наши бедные торговки!

— Знаю, Мам, знаю… Подожди, я пойду спрошу, что нужно той даме…

— Ничего. Она просто идет мимо и смотрит.

— Сегодня просто ужасный день, никто ничего не покупает!

— Да, бывают такие дни!

— А тут еще этот болван навязался на мою голову, поговорить, видите ли, ему захотелось!

— Ты мне так и не сказала, чего он от тебя хотел?

— Поговорить со мной, вот и все.

— Все? И потому он торчал тут целый час, что хотел с тобой поговорить?

— Он мне наболтал такого, что я ничего не поняла и…

— Постой, постой, девочка, ты мне сказок не рассказывай. Тебе только двадцать два года, и я‑то знаю, почему ты всегда готова слушать, что тебе мужчин говорят.

— Мам…

— Да, знаю, и в душе даже радуюсь, потому что тебе за здорово живешь голову не заморочишь. Но все-таки повтори-ка, что он тебе говорил.

— Да ничего особенного, Мам, так, ерунду какую-то. Будто бы я выбиваю почву…

— Какую еще почву?

— Ну для разговора, конечно.

— Да, странный тебе попался поклонник.

— Никакой он мне не поклонник, Мам, ты же знаешь.

— А почему же он так добивался разговора с тобой? Объясни-ка мне, что-то никак в толк не возьму.

— Я тоже. Вроде бы ему что-то надо мне сказать, но я мешаю ему выложить то, что у него на сердце.

— На сердце, на сердце, говоришь? Это ты, наверное, первой затеяла разговор про его сердце?

— Да нет же, Мам. Я и не знаю, есть ли оно у него!

— Ну ладно, девочка моя, слушай. Этого типа, видно, нам сам бог послал.

— Почему?

— Я тебе потом объясню. А сейчас, по-моему, пора собираться. Видишь, все уже уходят.

— Ну и денек! Выручку и считать нечего.

— Тем хуже для нас.

Эдна, с ее волнующе выразительной грудью, был настоящая красавица

Черная греза поэта.

Она жила жизнью обычной рыночной торговки и о будущем, по правде говоря, думала очень мало. Зато Мам не переставала твердить своей внучке, что требует от нее лишь одного: чтобы та достойно продолжила их дело, если вдруг ее, бабушку, свалит недуг или в дело вмешается смерть. А Эдна в ответ только смеялась. Не потому, что потеря бабушки ее не трогала, нет, просто сама бабушка умела так говорить о самых важных минутах жизни человека, что Эдна воспринимала смерть как неотъемлемую часть существования. Люди умирают, и это тоже — жизнь. А грусть — всего лишь притворство, за которым скрывается неспособность противостоять жизни, — той жизни, что непрерывно восполняет пробел, причиненный безжалостной рукой смерти. Каждое утро встает новое солнце и для нас наступает новый день.

Дождь, будь он проливной или просто небо уронит как бы в насмешку всего несколько капель, — это все для того, чтобы мы верили в возвращение безоблачных дней. Туча, которая хотела бы погубить солнце, способна лишь окропить крыши домов небесной водой, прозрачной, как красивая ложь.

Солнце никогда не умирает, солнце — это человек, обретший бессмертие. Это великое божество.

От одной этой мысли глаза девушки заискрились. Ей еще и пяти лет не было, когда она впервые услышала от бабушки, что солнце — это бог. А позже, когда бы ни вспоминались ей бабушкины слова, она испытывала чувство необъяснимой радости, о чем красноречиво говорили ее счастливое лицо и глаза.