Анатолий Кудрявицкий - Поездка в Где-Нас-Нет

— Эти очки мне врач велел носить, — сурово сказала мадам из Праги. — А то мне все люди кажутся мерзкими, а мир — отвратительной дырой.

В конце стола сидела худенькая черноволосая молодая женщина, больше всех похожая на еврейку. Она почему-то ни на какие генетические совпадения не претендовала.

— Инес не говорит по-английски, — сказала Лана Фройнд. — Знакомьтесь, это Инес де ла Вега из Боливии. Живет во Франции, в Безансоне.

Инес де ла Вега чистосердечно и от всей души изобразила чистокровную еврейскую улыбку.

Вечером Свидерский задержался у телевизора. По каналу Евроспорт показывали Уимблдонский турнир, и он увлекся психологическими перипетиями пятисетового матча. Вскоре после полуночи матч наконец иссяк, и писатель пошел на кухню выпить свой обычный предночной стаканчик йогурта. В углу неосвещенной кухни слышалось подозрительное копошение.

«Крыса, что ли? Или даже несколько?» — испугался Свидерский и стал соображать, чем же от них отбиваться. Когда он наконец нащупал выключатель, оказалось, что никакая то была не крыса, а все та же мадам Беркутова, с довольным видом извлекавшая в этот момент откуда-то из недр одного из шкафов бутылку финской водки.

— Вот чего мне не хватало! — пробурчала она себе под нос по-русски, а потом, заметив Свидерского, продолжала по-английски: — Ах, извините мой наряд. Не думала, что в такой час кого-нибудь встречу, тем более мужчину.

Только сейчас писатель заметил, что на ней была не первой свежести роба из грубого неподшитого полотна, надо полагать, служившая сей даме ночной рубашкой.

— На меня мужчины давно уже не смотрят, с тех пор, как мне исполнилось пятьдесят, — продолжала она. — Я даже вышла замуж за какого-то украинца, ему нужен был паспорт, чтобы жить в Праге, а мне — деньги, все, казалось бы, хорошо, только он, получив паспорт, обругал меня нехорошим словом и исчез. Денег тоже ненадолго хватило.

Бутылка финской водки в ее руках понимающе светлела и подмигивала синеватыми отблесками.

Наутро солнце принялось за работу на совесть, и писатели попрятались в тень. Одна лишь мадам Беркутова возлежала посреди лужайки в белом пластмассовом шезлонге и обильно смазывала маслянистой жидкостью все не прикрытые куцым узбекской расцветки купальником телеса. Половину ее лица прикрывали знаменитые оранжевые очки.

Свидерский взял один из велосипедов и лихо покатил вниз по узкому шоссе, нанизывавшему на себя городки, как виноградины. Когда навстречу выбежала поляна с огромными деревьями, обильно усыпанными черными вишнями, велосипедист понял, что пора сделать привал.

Через полчаса он уже усердно отмывал у гостеприимного придорожного фонтанчика свои ладони и губы, посиреневевшие от вишневого сока.

Совсем внизу было Женевское озеро, неспешно выкладывавшее перед сидельцами пляжей веера картинок с отражениями облаков на голубом небе. На другом берегу сиреневели Альпы; Свидерскому показалось даже, что он видел знаменитый Монблан.

Путь вверх был порою труден, порою совсем мучителен. Будь его велосипед чуть похуже, сорокалетний писатель вообще бы не осилил последний подъем.

— А у нас мало кто из велосипедистов в гору едет, — сказала мадам Конобеефф. — Обычно они пешком идут и велосипед рядом с собой катят.

Кормили их по-домашнему хорошо, хоть повара были не профессионалы, а местные жители, что любили и умели готовить.

Свидерскому подали второе на отдельном блюде — у него была аллергия на лук и чеснок, и он заранее предупредил об этом хозяев.

— Аллергия? — сказала мадам Беркутова. — Никакой аллергии у вас нет, это все капризы.

— Хотел бы я, чтобы это было так, — дипломатично сказал Свидерский. — Но увы…

— Вы все выдумываете про свою аллергию, — не унималась мадам Беркутова. — С чего вы взяли, что такая болезнь вообще есть? Я вам точно скажу: никакой аллергии не существует.

— Я уважаю ваше мнение, но боюсь, что вы окажетесь в одиночестве против научных авторитетов всего мира.

— Подумаешь, наука! Ученые сегодня говорят одно, а завтра другое; кто им верит?

«С такими-то заскорузлыми взглядами — и писательница? — думал Свидерский. — Что же за разумное, доброе, вечное сеет в своих романах эта вздорная и невежественная баба?»

Вечер был отдан футболу. Шел чемпионат Европы. Боливийская поэтесса деликатно и ненавязчиво болела против испанцев, как правило, из соседней комнаты, где она отбивала многочисленные послания по электронной почте своему жениху-французу. Мистер Элленсон и мадам Беркутова, напротив, просиживали часы перед телевизором; между ними на столике телевизора голубела очередная бутылка финской водки.