Аманда Проуз: Что я натворила?

Доминика и Лидию забрала сестра Кейт, Франческа, она увезла их к себе в Хэлтон, в Северный Йоркшир. И теперь и днем, и ночью Кейт внезапно ощущала приступы беспокойства — как там ее дети, все ли у них в порядке. Женщина не могла вспомнить, рассказывала ли когда-нибудь Франческе, что у Доминика аллергия на орехи кешью? А если он случайно съест их, вдруг у него не будет с собой «эпипена»? Несколько дней Кейт преследовал ужас перед возможными последствиями; думать ни о чем другом она просто не могла. Если бы Кейт была способна мыслить рационально, то поняла бы, что ее сын уже достаточно взрослый, чтобы напомнить своей тете об аллергии, но вряд ли можно заставить мыслить рационально человека, пытающегося справиться с болью разлуки.

В те минуты, когда сон никак не хотел приходить, Кейт задавалась несколькими извечными вопросами. Жалеешь ли ты о том, что сделала? Разве не лучше было бы сдержаться — промолчать, не трогать нож? Кейт, если бы ты продолжала жить так, как всегда, разве так не было бы лучше для всех? По крайней мере, тогда ты каждый день виделась бы с детьми. И тогда Кейт открывала одно из писем своей сестры и с жадностью его проглатывала.

Франческа всегда начинала письма с фразы: «Эй, Кэти» , которая возвращала Кейт к тем беспечным временам, когда они с сестрой были молоды и хорошо общались, еще до того, как жизнь с Марком Брукером успела оставить свой отпечаток на Кейт. Когда та была еще просто милой девушкой, не очень-то переживавшей по поводу чего-либо. Однако письма Франчески не просто заставляли Кейт совершить путешествие во времени, но доказывали, что тогда эта юная особа, вышедшая замуж за Марка Брукера, в последний раз действовала по собственной воле, а не как запуганная марионетка. «Эй, Кэти» означало, что Франческа простила сестру. Теперь она наконец поняла, что скрывалось за холодностью и неестественным поведением Кейт на протяжении многих лет. Подобными словами Франческа как бы говорила: «Я все поняла и простила, путь расчищен, и можно двигаться дальше».

Кейт читала и перечитывала куски писем, где сестра писала о ее детях, до глубины души тронутая тем, что ее Франческа, когда Кейт было так плохо, забрала Доминика и Лидию и приютила их. И хотя Кейт знала, что Франческа так бы и поступила, мысль об этом грела женщину от этого не менее сильно. Интересно было читать и про обычные мелочи, свидетельствовавшие о том, что жизнь продолжается. Например, фразу: «Пора бежать, а то запеканка в духовке пригорит!» — читая эти слова, Кейт представила себе, как все они собрались за столом, болтая и с удовольствием уплетая фирменное блюдо Франчески. В следующих письмах появились и более подробные детали: «Лидию приняли на подготовительное отделение в художественный колледж, а Доминик помогает Люку и его отцу проектировать интерьер нового предприятия, это будет бутик-отель! У него много новых идей, и, уверена, со временем он сможет оживить бизнес Люка, я очень на это надеюсь».

Перечитав последние новости от Франчески, Кейт уже не сомневалась в том, как ответила бы на озвученные выше вопросы. Нет, лучше бы не было ни для кого. Если бы Кейт не убила Марка, то ее саму рано или поздно прикончила бы жизнь с ним. В этом она была уверена.

На то, чтобы к Кейт постепенно начали возвращаться уверенность в себе и чувство собственного достоинства, ушло почти три года. Будучи замужем за Марком, она практически не замечала их отсутствия и только теперь начала осознавать, что правда чего-то стоит, что у нее есть своя история. Теперь Кейт могла, наконец, сказать «нет», не почувствовав себя виноватой, — причем на что угодно, будь то приглашение на чай или сексуальное домогательство. Кейт наконец поняла, что имеет полное право отвечать «нет».

Кейт знала, впрочем, что воспоминания о ее несчастной жизни будут преследовать ее до конца дней; словно губка, она впитала весь этот ужас, и он навсегда остался в ней. Если бы у женщины был выбор, она предпочла бы всплеск эмоций, печаль, которая после кратковременной истерии оставила бы ощущение чистоты. Но все получилось совсем не так. Наоборот, Кейт страдала по чуть-чуть и, будучи все время подавленной, неуклонно менялась как личность. Кейт приняла это с долей обреченности. Она больше не боялась Марка. Воспоминания о супруге превратились в неясные призраки прошлого — перед зеркалом или лежа в постели она иногда видела его. Но даже эти сиюминутные вызывающие дрожь воспоминания не могли сравниться для Кейт с ужасом, среди которого она жила во время их с Марком брака.