Йенни Йегерфельд - Лежу на полу, вся в крови

Патрисия чем-то напоминала Дебби, которую звали Сара, ее голос придал мне смелости, и в сердце моем начала подниматься ярость.

— Вообще… я считаю, что ты должен был об этом рассказать.

Я еще крепче сжала пульт от телевизора, как будто он был чем-то важен, как будто я действительно могла с его помощью чем-то управлять.

— Рассказать? В смысле? О чем?

Папа повернулся ко мне, и я посмотрела ему в глаза, золотисто-карие глаза, которые я не унаследовала. Заметила, как завиваются его волосы, падая на лоб.

— О той беседе. Чем бы она ни закончилась, я имела право знать — даже если бы в итоге ей не поставили никакого диагноза. Я все-таки ее ребенок! Я — ваш ребенок!

Он долго смотрел на меня, не моргая.

— Наверное, ты права.

— Думаешь, я не заметила, что она… не такая, как все?

— Да нет, конечно…

— Ну, то есть я не совсем понимаю, от чего именно вы собирались меня оградить? Она же в любом случае такая, какая есть! С диагнозом или без.

— Ну да. Да. Ты права, наверное. Я… пожалуй, мы должны были тебе рассказать. Наверное, ты права.

— Да уж поверь мне, я права.

Мы посидели молча и наконец он сказал:

— Угу. Ты права.

Приближался конец учебного года. Шли последние лихорадочные деньки моего первого года в гимназии. Ну да ладно, торжественности в окончании учебы было не больше, чем в ковырянии в носу.

Папа долго настаивал на том, чтобы я позволила ему прийти на заключительную церемонию в церкви, но мне казалось, что это лишнее. Это же не выпускной, в самом деле. В конце концов он дал себя уговорить, но только в обмен на то, что я согласилась на покупку новой одежды. И хотя я совершенно не считала, что мне нужна новая одежда (ну правда, чем старая-то плоха?), однако в этот раз относительно быстро сдалась и уступила. Я просто ненавижу, когда люди делают вид, будто одежда чудовищно важна и играет решающую роль в самовыражении личности. Одежда. Это всего лишь ткань, в которую мы заматываемся, чтобы покрыть половые органы и не замерзнуть. Ладно, ладно, кого я пытаюсь обмануть. Конечно, мне не все равно. Я никогда не натяну на себя первые попавшиеся шмотки. И для новой романтики одежда имела большое значение. Но я отказываюсь впадать в зависимость от одежды, как многие из моего испорченного фэшн-блогами поколения, и мне никогда не пришло бы в голову напялить на себя балетки, капри или еще какое-нибудь посмешище просто потому, что это сейчас в моде.

Я пошутила, что собираюсь надеть футболку Вальтера — а что, она белая, и надпись красноречивая, — однако папе это не показалось смешным, то есть абсолютно.

— Если ты явишься в этой футболке, да еще и со всеми твоими дикими шрамами и концлагерной прической, на меня настучат в соцслужбу еще до конца церемонии.

Эта оценка моей прически, конечно, не особо меня порадовала, но лучше уж так, чем «ты выглядишь как нацист». Из одной крайности в другую.

В итоге вышло и по-папиному, и по-моему: на мне была новая старая одежда. Я купила простое приталенное белое платье в огромных красных розах в секонд-хенде на Хорнсгатан. К нему я собиралась надеть белые перчатки и тяжелые черные ботинки. Я даже послала Саре ммс-ку со своей фотографией в полном облачении, и она мгновенно восторженно ответила: «Котик! You look fucking deadly! [39] Ты выглядишь совершенно убийственно! (англ.) », — что меня порадовало, потому что я, конечно, предпочитаю быть смертоносной, а не восставшей из мертвых.

Дыра на лбу, кстати, совсем заросла, и я замечала иногда, что мои пальцы сами тянутся потрогать то место, куда в свое время попал камень и где кожа теперь стала тонкой, гладкой и как будто глянцевой. Осталось лишь воспоминание.

Что касается большого пальца, то я успела к нему привыкнуть. Мне он даже нравился. Пришлось, конечно, заново научиться застегивать с его помощью пуговицы и завязывать шнурки и чуть изменить постановку пальцев на клавиатуре. Палец до сих пор побаливал, и у меня в голове проносились иногда воспоминания о том, как металлические зубцы, вибрируя, вгрызаются в плоть и отрезают от меня кусок, но это было уже не смертельно. Лишь изредка у меня побаливает верхняя часть пальца, которой на самом деле больше нет. Лишь изредка я испытываю эти странные фантомные боли.

Церемония по случаю окончания учебного года в церкви на Кунгсхольмен вышла спокойной и торжественной. Даже дебил Ларс помалкивал и, кажется, проникся торжественностью момента. Не исключено, конечно, что его родители с утра подсыпали ему в кукурузные хлопья транквилизаторов, чтобы избежать позора.