Исаак Милькин: Из жизни кошек

Такое, говорят, произошло побоище, что автодвижение на дороге остановилось. И не было рядом ни щели, ни трубы, чтоб Машке юркнуть и шипеть оттуда, грозя глаза собачьи выцарапать. Кто-то из псов схватил ее за круп, а кто-то сбоку… И дополнительно еще ее машина переехала, расплющив до толщины обувной стельки. Весь остальной прайд разбежался кто куда и сгинул «аки обры», от коих не осталось «ни памяти, ни наследка». От Машки-то осталась память. Какая? Так тоже ведь хотела, чтоб «как лучше, а получилось», как…

Еще остался и продукт Машкиного неприятия, Незванофф Неточка, если, конечно, согласиться, что мы в ответе и за тех, кого не захотели приручить, к себе приблизить? Он так же у закопченного окна посиживал, но и ходил, бродил, заглядывал в ранее запрещенные для него зоны, осваиваясь со своим новым положением единственного владельца многоэтажной отопляемой страны среди холодных просторов нашей Родины. Без еды обойдешься и день и два, а на морозе и за час замерзнуть можно — континентальный климат, пятидесятые широты… Вот и повадился черно-белый захаживать в котельную: княгини Маши нет уже, Неточку он в упор не замечал, а тепло место пусто не должно быть. Но тут вдруг неожиданность, — Незванофф заступил ему дорогу! Шерсть — дыбом, спину взгорбил, прямые лапы напружинены! Что могло воспоследовать?

Вскочил я, бросился на выручку, ногою топнул, шикнул на захватчика. Он убирался нехотя, ворча и скалясь, словно тигр в джунглях. Неточка вслед ему из-за моей ноги мурмуркал песню боя, дурачок. Понятно было, что добром дело не кончится. И оказалось, не мне одному это понятно. Мысль мою уловил Лев Николаевич. Есть у нас непростой человек такой, плод легкомысленных амбиций поспешно начитавшихся родителей: раз папа — Николай, то почему бы сына Левой не назвать? И вот теперь Лев Николаевич от семьи ушел, бросил работу — «золотая жила» — в автосервисе, живет в халупе-самостройке на шести простонародных сотках, читает книги толстые, работает у нас дежурным слесарем, отпустил бороду до пояса. Он лысой головою помотал и недвусмысленно махнул рукою на Незваноффа, дескать, судьба его известна.

Непротивление злу насилием мне скучноватым показалось, подумав, я решил на всякий случай сварочными электродами вооружиться, которые в большом количестве еще с доперестроечных времен сушились на одном из наших котлов, и даже на точиле заострил несколько этих тяжелых, покрытых слоем флюса, стержней, а после ради практики попробовал метать их в полуразорванные мешки с угольной пылью. Мое оружие вонзалось безотказно. Однако когда вдруг дошло до дела, оказалось, что за двумя мелькающими средь труб да механизмов тенями и взглядом трудно уследить, не то, что электродами целиться! Коты, сцепясь клубком, выкатились в узкий коридорчик между котлами. Я стуканул ногой, как по мячу. Клубок распался. Захватчик уходил неспешно, на непонятном языке своем вполне понятно промурлыкав мне угрозу и презрение, и даже назидательность где-то в последних нотках прозвучала. Что-то такое типа — «Жизню понять надо-а, по-онять, тогда в президиумах заседают, не в котельной…». А Неточка уполз потом буквально, волоча из битвы коридоровой «след героя светел и кровав». След этот обрывался возле трещины в полу, под трубами, а дальше людям путь заказан: не пролезть. Может быть, там кошачий некрополь, а может, — лазарет, чтобы раны зализать да и уйти потом куда-нибудь подальше? Известна ведь кошачья живучесть, девять жизней и все такое. В обоих случаях наследник Машкин, а не мамин, Неточка исполнил все, что мог, и своего достиг, у нас не поселился Черно-белый. Остались мы без кошкиного племени в котельной. И вскоре шепотки пошли: «кошечки чуют газ… от взрыва берегут котлы…». А после вдруг Лев Николаевич, будто из Ноева ковчега «пару тварей», привез юного, крепкого кота и пестренькую, вроде Машки, невесту-молодуху.

Дичились поначалу новоселы, еду не брали, прятались где-то днем, ночами только к нашим подношениям выходили. Потом привыкли, устроили себе гнездовье среди того же просыпавшегося из мешков угля, похоже, с намерением обзавестись потомством. Появятся котята и станут считать эту закопченную котельную своей Землей Обетованной. Кошкин народишко сменился. Мы — остались. Куда мы денемся?