Патриция Хайсмит - Чудо. Встреча в поезде

— Подожди, я провожу тебя домой, — сказал он.

— Не надо, уже светло, — быстро сказала я.

— Я провожу тебя домой, — повторил он. Я ничего не ответила, потрясенная этим внезапным и необъяснимым проявлением рыцарства.

Утро было знобким и серым, и я дрожала на ветру. В университетском городке было тихо. Мы никого не встретили. Мы шли молча, не касаясь друг друга. Нам нечего было сказать друг другу. Барьеры, которые пали в минувшую ночь, воздвиглись вновь, такие же высокие и устрашающие, как раньше.

Мы остановились возле моей двери. Али наклонился и поцеловал меня, чуть коснувшись губами моих губ.

— Мне было приятно с тобой, — сказал он и пошел прочь.

После этого я долго ждала телефонного звонка. Али, конечно, не позвонил. Я вспоминала все те глупости, которые сказала ему. «Я предлагаю тебе мое тело и больше ничего. Безо всяких притязаний на дружбу и уважение». Он поверил моим словам, и кто его за это осудит? Он дал мне то, что я просила. Не больше, не меньше.

«Мне было приятно с тобой», — сказал он. Это прозвучало как прощание. Бросить вызов, настичь и завоевать. Я утратила свое моральное превосходство. Из когтей победы мне досталось поражение. Али выиграл последний раунд. Его победа была полной и весьма впечатляющей. И не имело никакого значения, что за моей капитуляцией стоял обман.

Во вторник я встала на полчаса раньше, чтобы накраситься и раз шесть поменять наряд. Но напрасно я себя утруждала. На Западную цивилизацию Али не пришел. То же самое повторилось и в четверг. Это напомнило мне детский стишок, который я услышала от Маргарет:

Маргарет я сказала, что в ту ночь ничего не было и что Али отказался общаться со мной. Она была достаточно доброжелательна, чтобы сделать вид, что верит мне. Я купила пленку с «Шехеразадой» Римского-Корсакова. Ночью, лежа в постели, я слушала ее, а моя настольная лампа была прикрыта красным свитером. Ароматической свечки у меня не было, и один из дней я провела в магазинчиках Гринвич Виллидж, разыскивая благовонную смесь из сандала и роз. Мне нужен был точно такой же запах. Такого я не нашла и вернулась домой с пустыми руками.

Ночь за ночью лежала я в постели в красноватом сумраке и слушала «Шехеразаду». Я вспоминала запах сандала и роз.

И я вспоминала все остальное.

Мое тело мучительно тосковало по Али, по прикосновению его рук, даже по звуку его голоса. После нескольких таких дней я позвонила ему. Я попала на его автоответчик. Это и хорошо. Я вовсе не собиралась говорить с ним, мне только хотелось услышать его голос. Я послушала автомат, повесила трубку и снова набрала номер. Так я делала несколько дней. Не думаю, чтобы это было нормально. Думаю, что все это выглядело жалко, ни на что не похоже и отвратительно. Думаю, что я сгорела бы со стыда, если бы кто-нибудь узнал об этом.

Когда уже через неделю после моей ночи с Али я набрала номер его телефона, то обычного ответа не последовало. Вместо этого раздался его голос: «Да? Слушаю?» Я уже настолько привыкла к его автоответчику, что мне понадобилось время осознать, что это не запись, а что-то реальное. Я бросила трубку, сердце мое застучало. Голос у него был такой, будто я его разбудила. Я посмотрела на часы. Было только десять вечера. А спустя несколько минут мой телефон зазвонил. Я уже потянулась к трубке, когда до меня дошло, что в комнате звучит «Шехеразада» и что Али вполне мог услышать ее по телефону. Тогда он догадается, что это я ему звонила. Поэтому, не поднимая трубку, я выдернула провод из гнезда. Я выключила музыку и сняла свитер с лампы. Но было слишком поздно. Я чувствовала, что попалась.

Наутро, проходя мимо Ливингстон Холла, я увидела, как из здания выходит Али — в голубых джинсах и летной куртке из коричневой кожи. Чуть ли не в панике я рванулась вперед, делая вид, что я не вижу его. На минувшей неделе я нашла причину, чтобы ходить этим путем несколько раз в день со слабой надеждой встретить его, но сейчас я была не в состоянии говорить с ним. Али догнал меня и положил руку мне на плечо. Он повернул меня к себе.

— Прошлый раз, когда мы виделись, ты так не торопилась скрыться, — сказал он.

— А теперь тороплюсь, — холодно сказала я.

Губы его изогнулись в привычной насмешливой улыбке.

— Какая жалость, — сказал он. — А то бы я дал тебе еще парочку уроков.

— Спасибо. Уроков твоих мне достаточно.