Роман Коробенков - Прыгун

Я заглянул в прошлое: вспомнилось жуткое чесание в области левого соска с тех пор, как Сашка приехала ко мне в точку М. Вспомнилось, как усиливалось это раздражение с каждым днем, как область сердца превратилась в кровавую рану, к которой стало больно прикасаться, но я маниакально продолжал чесаться.

— Верни его, — попросил я, боясь опускать подбородок, так как снизу на меня настойчиво пялился собственный организм. — Я не могу без него.

— Можешь, — уверенно сказала демоническая девочка. — Если будешь рядом, сможешь. А вернуть — нет. Оно мне нужно.

— Зачем? — не понимал я.

Мне абсолютно не улыбалось остаться без сердца. Я не знал, чем подобное чревато, но предполагал, что ничем хорошим для меня это не закончится.

— Для чего оно тебе?

— Я их ем, — не своим голосом продекламировала Сашка, ни тени улыбки на лице ее не осталось. — Горстями. Сушу и ем и не могу не есть. От них и красота, и сила, и много чего. А твое очень большое само по себе, оно должно содержать очень много силы. Я хочу его съесть.

Перед глазами поплыло, темь прыгнула и настигла меня. Я, казалось, упал.

Но вместо этого проснулся в собственной кровати по адресу, который не помнил и откуда как-то ушел, чтобы никогда не вернуться.

Стены были одеты в бледно-зеленые обои с редко разбросанными пляшущими человечками. Странно, но кровать я помнил, не представляя ни улицы, ни дома, ни даже города. Кроме угла с кроватью в комнате нашлись еще три угла, один занимали высокие часы с мятником, другой — потрепанный торшер, еще один — книжная полка. На стенах замерли неразборчивые картинки, у окна кривилось старое глубокое кресло.

Рядом лежала Сашка, она то ли не спала вообще, то ли проснулась от моих вздрагиваний.

— Ты чего-то боишься, — сказала она.

— Нет.

— Ты боишься.

— Ты ошибаешься.

«...не спрашивай меня…»

— Скажи мне.

— Нет.

— Скажи мне!

— Не могу!

— Почему?

— Потому что я боюсь даже думать об этом. Эти слова ошпарят мне губы.

— Ты мне не доверяешь?

«...глагол «доверять» синоним глагола «верить»...»

— Доверяю. Поэтому не произнесу их. Они не мои. Это внутренний черт.

— Кто он?

— Он внутри меня. Он считает, что он знает все. Он постоянно спорит со мной.

При этом я остервенело чешу грудь, оставляя за пальцами кровавые следы.

— Не слушай его! — приказывает она.

— Не могу, — шепчу я. — Он говорит со мной моим голосом.

«...будто говорю я сам...»

Она обняла меня сильными, но тонкими руками. Я тут же растекся, словно желе, и почти начал засыпать, как вдруг рука ее коснулась моего лица. Я обратил внимание на то, что пальцы Сашки странно удлинились, на кончиках приобретя округлую форму вместо заостренной.

— Что это? — опять вздрогнул я, наваждение не проходило.

— Виноград, — нежным голосом ответила Сашка. — Очень вкусный.

— Виноград? — недоуменно переспросил я.

— Я надела его на ногти, — сказала она. — Пока ты спал, чтобы накормить тебя, когда ты проснешься. — Действительно на длинные ее ноготки — на каждый — была нанизана крупная виноградина или что-то очень на нее в темноте похожее. — Съешь… — Один из пальцев отправился мне в рот, и я проглотил то, что он предлагал. Тут же его сменил другой, потом еще.

Это и походило на виноград, и не походило.

«...какой вкус у винограда?..»

— Это ведь не виноград? — спросил я у ее широко улыбающегося рта. — Это не похоже на виноград, Сашенька.

— На что же это похоже? — будто пустые в ночи ее глаза пугали меня своей матовостью. — Скажи, дорогой.

— Это ведь. — предположил я, чувствуя, что странно захмелел от нескольких виноградин. — Это сердца, да?! — Радуга разлилась внутри меня, ласково утопив в себе любые мысли и нежно надавив на глазные яблоки изнутри.

— Сердца?! — казалось, она не понимала. — Ты с ума сошел! Какие, к черту, сердца?

«...от тебя ничего не скроешь, дорогой...»

— Те, что ты коллекционируешь, — исступленно крикнул я, стараясь выбраться из постели, но вместо этого увязая в ней все глубже. — И сушишь, — как трясина, она тянула меня куда-то вглубь. Я начал задыхаться, а Сашенька равнодушно созерцала происходящее, возлежа рядом. — И ешь… — закончил я в темноту.

Я обнаружил себя одного в постели, Сашкино место пустовало. Простыни полнились ее недавним теплом, место, где она лежала, смялось в безумный рисунок. За окном все так же притворялась обездушенной ночь, вокруг разверзлась зловещая непроглядность.

— Саш. — позвал я в темноту, но мне никто не ответил. Сон убили наповал, ни следа его, ни эха не осталось. — Ты здесь?