Роман Коробенков - Прыгун

Вспомнились рассказы о тупиках, где полетзависание обречен на жуткую продолжительность. Я не верил в это, но и не шевелился, начав замечать изредка мелькающие сажные пятна по сторонам. Одно движение могло резко изменить путь совершенно в другую сторону. С этой мыслью темь прорезалась, и, хотя в другом мире также недоставало света, глаза кольнуло, и я зажмурился.

— Наконец-то, — возник подле меня преподобный Лясандер. — Уже устал ждать.

«...хреново быть одному тут… "

Мы находились подле простирающейся высоко лестницы. Стены не поддерживали ее, под них маскировалась темь. Без перил она росла куда-то ввысь и выглядела одиноко и заброшенно. Серая плитка под ногами, нарушая убогую целостность, во многих местах расслоилась и пустила трещины. Кое-где замечались окурки — яркое свидетельство присутствия братьев по разуму.

Мы взялись за ступеньки и легко преодолели их, так как в пятом измерении наличествовал премилый факт — ограниченная сила тяжести. И тело с его составляющими приобретало дополнительную энергию за счет внутреннего ресурса, который затем дочиста снимался электронным абсолютом.

По пути я заметил пришествие несвойственных мыслей. То проявился обычный симптом легкой трансформации личности — из-за роста физических возможностей.

Вокруг обжился полумрак. Грязными пятнами темнели по черным стенам гулливерские диваны, с хаотичностью насекомых повсеместно ползали нервные пятна света. Пол не выглядел плоскостью, он преломлялся в самые различные формы и изгибы, то же происходило со стенами и потолком. Рваные, кровавые брызги многочисленных бликов расплескивались во все доступные стороны, и с каждым апогейным взвизгом абсолюта стены и многочисленные зеркала забрасывало мириадами красных клякс.

Абсолют свирепствовал.

Он проникал всюду. Он пронизывал и вытеснял все, кроме себя. Он подчинял, затягивал и мучил конвульсиями. Он жалил, заставлял метаться, давал силу, но тут же забирал ее в двойном размере. И я знал, что через некоторый отрезок буду чувствовать себя как стакан, который совсем недавно был полон.

Где-то в пространстве над головами надежно зависло зловещее солнце. Ослепительный золотой диск, чье неутомимое совершенство ежеминутно разрушалось всплесками ядовитых красок, режущих его идеальное тело. Благодаря им стало заметно, что не мы вращаемся вокруг светила, а само странное солнце кружит на своем месте по часовой стрелке. Вращение это туманило мозг своей скоростью, краски будоражили сознание. Казалось, что абсолют и золотое око — единое целое. Неутомимый мотор пятого измерения. И стоит ему остановиться, замрут все, здесь находящиеся, зависнет на одной пронзительной ноте и сам абсолют. Но стоит мускулу шевельнуться и набрать запредельную прыть, как разъярится в своем нагнетании электронный вампир, и пришельцы безумными лейкоцитами сотрут себя в порошок адской скоростью…

Она пришла позже.

Я не сразу узнал ее, хотя ангельское личико не изменилось. Все те же вырезанные из цельного куска вредности черты: самоуверенный нос, глаза, пристально фиксирующие реакции. Загадочная улыбка, хитрость которой выдавали уголки рта, направленные один — слегка вниз, другой — слегка вверх. Классический стиль: черный пиджак и белоснежная рубашка, туго наполненные ее стройным телом, при коротком синем галстуке, погруженном в белую клетку. Узкие агатовые брюки, вмещающие в свои границы замечательные ноги, под цвет сумочка, зажатая в музыкальных пальцах, и молочные туфли.

На секунду я перестал замечать и слышать что-либо, не имеющее отношения к ней. Кровь словно замерзла внутри меня, потом резанула кипятком, заставив сердце подавиться очередной ее порцией.

Это слишком отличалось от того, в чем я видел ее. Это выглядело строго, но в совокупности с ней — беспредельно элегантно и мило. В голове моей запестрели сравнения, и начались они со слова «девочка», а закончились словом «ангел».

Она излучала особое сияние — от кончиков аккуратно уложенных волос до крохотных туфель. Она двигалась не спеша, отображая собой ту гениальную чистую красоту, то мимолетное виденье, о которых писал поэт и которые я вдруг осмыслил.

— Привет, — сказала Сашенька и уронила на мою щеку поцелуй.

«…как ты…»

Выброшенный гипнотической волной за ограду собственного сознания, я машинально дотронулся до гладкой кожи пересохшим ртом и, скоропалительно забираясь обратно и теряясь в безупречном рельефе ее внешности, невнятно произнес: