Роман Коробенков - Прыгун

— Тебя нет без меня.

— А ты? Ты есть без меня? — сник я так же резко, как завелся.

— Все справедливо и для меня! — Она кричала.

«...будто не видишь...»

— Тогда верни мне мою душу. — Я знал, как проверить ее искренность.

— Что? — Глаза Сашки зловеще сузились. — Какую, отец тебя возьми, душу?

— Верни мое сердце, ты забрала его отсюда. — Я показал на свою исполосованную грудь.

— Ты сам отдал мне его, — процедила демоническая девочка. — Я не забирала.

— Верни его на место! — тихо, но твердо приказал я.

— Зачем оно тебе, дорогой? — Голос ее опять дрогнул. — Поверь, в моих руках надежнее, чем в твоих.

— Это мое сердце! — объяснился я одной фразой.

— Я подумаю, — тихо произнесла Сашка. — И приму решение.

«...когда-нибудь...»

Из ниоткуда, заставив меня вздрогнуть, а посредством изменений моего лица испугав и Сашку, за ее тонкой спиной объявился Ит. Выражение его жирной физиономии отливало хладнокровной злобой, глаза зловеще прищурились.

Я не успел сказать ни слова, как он сделал резкое движение, от которого к лицу демонической девочки прилили бель и холод.

— Ой… — сказала она тихо, и губы ее сделались прозрачными.

Ит вильнул вправо, и сквозь щель между рукой Сашки и ее телом я увидел в руке его большой тонкий нож — стилет.

— Нет! — завопил я, осмыслив, что происходит. — Не делайте этого!

Сашка вздрогнула опять, по прекрасному лицу ее пробежала рябь, а в глазах прорезался недобрый огонек. Она подпрыгнула, обернувшись вокруг своей оси и явив моему дрожащему глазу алую спину, а Иту — очаровательно разъяренный лик. Ит отступил от неожиданности, но, опомнившись, взмахнул своим оружием.

«...что же ты делаешь...»

Чуть раньше нового удара Сашка издала истошный визг, пронзительность которого размазалась о напор толстяка. Секунда — и он взмыл вверх, где, превратившись в едва различимую точку, птицей пересек значительный кусок неба и рухнул далеко в море, не донеся до нас даже звука.

Оттолкнув меня, столь же неожиданно в заварушке объявился Ур, выхватывая из-за пояса шортов еще один стилет. Я, просыпаясь, вцепился ему в голову, но не успел ничего сделать, и еще один острый укол пришелся под беззащитную лопатку.

— Не смейте! — вопил я, вырывая у толстяка клочья волос. — Оставьте ее мне!

Белый купальник стал красным, кем бы ни представлялась демоническая девочка, кровь ее оказалась тривиально алой.

«…рубиновой…»

Мгновение — и она повернулась лицом к нам. Ненависть ее глаз могла плавить металл.

Толстяк грубо отшвырнул меня в сторону. Он взмахнул стилетом, но Сашкин вопль подхватил его, точно лепесток, и вышвырнул за пределы видимости.

Ее силы к тому иссякли, она покачнулась, схватившись за грудь, и мягко осела на песок.

— Помоги, — по-детски прошептала она, и в уголке ее рта сверкнула ниточка крови.

«...посмотри, что ты наделал...»

— Нет, девочка моя! — подполз я к ней и бросился целовать плечи и руки. — Не смей! Ты сильная, ты самая сильная! Это ничто для тебя! Помогите! — вспахал я криком слоившуюся тишину, но вокруг, казалось, все вымерли. — Нет! — Я вопил, а из глаз демонической девочки поспешно выветривалась жизнь.

— Люблю тебя, — прошептала она слабеющим голосом.

— Дело сделано. — Подле тела Сашки из ниоткуда возник Ит, с его тела капала вода, он тяжело дышал. — А я думал, уже бессмысленно все.

Ее дыхание остановилось.

— Не совсем. — Это появился Ур. Одежда его порвалась, лицо светилось разводами и ссадинами. Он учащенно курил сигару.

— Убийцы! — оскалился я, пытаясь встать.

— Подержи его, — поморщился Ур, вооружаясь теперь ножом.

Ит перехватил мое жаждущее мести тело и не без труда отнял зажатый в руках камень.

В то время Ур склонился над бездыханным телом демонической девочки, взвинчивая до высот мою и без того сумасшедшую ревность. Он поколдовал над ней острым куском стали и вернулся с маленьким окровавленным комочком в руках.

— Ешь! — приказал он мне.

— Не буду, — с ненавистью процедил я, пытаясь укусить его или ударить Ита.

— Ешь, дурак! — сплюнул Ит. — Может, и так поздно, не приживется.

На ум пришел старый сон, где я видел этот комок, похожий на гриб или лопнувший шарик. Когда-то место его было в груди моей. Я взял собственное сердце из рук толстяка и неуверенно засунул в рот. По вкусу оно напомнило горький изюм.

— Вы убили ее, — запричитал я, сглотнув собственное сердце и захлебываясь в слезах. — Зарезали мою девочку! Вы — убийцы!