Роман Коробенков - Прыгун

Граница нового неба начала удаляться, свет стал бледнеть, а вслед за этим — темнеть. Я спешил, ведь толстяки двигались поразительно шустро, меня пугала мысль потеряться в странном мире.

Мимо с любопытством сновали местные жители самых иноземных наружностей, но опасаться их у меня уже не было времени.

Я догнал Ита и Ура возле старой доброй «Волги», что обнаружилась в джунглях теперь гигантских водорослей и не выглядела работоспособной. С трудом мы сумели распахнуть дверцы, старательно подоткнутые песком и обжитые улитками. Толстяки суетились и выглядели напуганными.

Пуская длинные серии пузырьков, мы уселись, Ур начал пробовать заводить автомобиль. Тот, понятно, долго не реагировал. Потом проснулся и зарычал. Я потряс головой, короткой паузы было достаточно, чтобы осмыслить бредо-вость происходящего.

«...такого не может быть…» — выдохнул я.

Но тут вода ожила и наполнила собой мой рот и легкие. Я широко распахнул глаза и заметался, пытаясь что-либо предпринять.

И очнулся в темноте, на кровати. Перед глазами еще мгновение мерцали жирные затылки моих спутников, не замечающих, что мне нужна помощь.

Это напоминало банальный гостиничный номер, глаза быстро привыкли к темноте, и я разобрал вполне европейское окружение предметов в пространстве. Босые ноги спрыгнули на холодный пол, шлепая по которому я добрался до окна, спрятанного в шторы.

За стеклом царствовала ночь, впереди я разглядел мистический блеск воды, глянув вниз, увидел краешек булыжной мостовой, подсвеченной фонарным столбом готического вида. Луна пряталась в тучные абстракции, однако позволяя понять, что граница водного мира и мира земли простирается очень далеко. Я распахнул окно, выискивая взглядом новые детали.

Воздух лился свежестью, ночь дышала уютной прохладой. Стало понятно, что я — в другом конце осязаемой реальности. В угол глаза забралась неторопливая изогнутая деревянная конструкция, что лениво покачивалась на речных морщинах чуть левее. Справа слегка выступал вперед булыжный мостик, который рос над каналом и упирался в арку, соединяющую два высоких дома бледно-оранжевого и хмуро-зеленого оттенка.

На подоконнике лежала пачка сигарет, я забрался в нее, но она оказалась пустой. Разочарованный, я вернулся в кровать, пытаясь постичь, что из всего произошедшего в последнее время было сном, а что — былью.

Многие моменты выглядели слишком явными в моей памяти. Почти сразу же при постановке вопросов «Было?» «Не было?» я ощутил серию дежавю, убедивших меня в несомненной реалистичности недавних приключений в мире белого песка, плотоядного солнца и бездонного неба. Я посмотрел на свои руки, их смуглость не позволяла усомниться.

Во вторую ночь в месте, растущем из воды, мне приснился странный сон. Будто я выпал из окна, очень медленно спланировал вниз и с хрустом остановился, кляксой разметавшись по суровому лику асфальта. В момент, когда все вокруг стемнело, живыми остались лишь уверенность, что я умер, и только мысль, даже воспоминание, что самоубийцы не попадают ни в одну из отведенных на «после жизни» точек, зависла в некоем нигде.

«…чистилище…» — пришло на ум зловещее слово. Под его аккомпанемент, эхом мечущийся по остаточному явлению моего разума, темнота разверзлась, ее сменил насыщенный, идеально белый свет. Он был структурирован почти пунктирными линиями и углами, совместно образующими пространный прямоугольник, в котором я и помещался.

Я завертел головой, пытаясь выглядеть альтернативу, но после нескольких минут метаний обнаружил в одном из углов узкое, высокое, дутое черное кресло.

Мгновение — и совершенно незаметно в нем материализовалась Боль во всей своей красоте и наготе:

— Здравствуй, малыш, — томно продекламировала она, пытливо гоняя по моему лицу признаки удивления.

— Привет, — ответил я спустя короткую паузу. — Я опять у тебя в гостях?

Меня снова посетило дежавю, я припомнил начало сна, припомнил свои отчаянные шаги с холодного камня подоконника в заоконное никуда, падение, удар, электростанция, «кевин кваазен», затем белый свет. Определенно я видел Боль чаще, чем помнил об этом.

— Нет, — с добрым выражением лица сказала она и тут же убила его хищной улыбкой. — Теперь ты дома, дорогой.

— В смысле? — И я увидел себя со стороны, в глазах моих грезилось прозрение.

— В гостях ты был тогда, мой мальчик, — потянулась Боль и положила ногу на ногу. — И еще тогда… А теперь ты дома, как я и хотела… со мной… навсегда. в многочисленной армии моих вечных поклонников.