Олег Дриманович - Солнцедар

«А Ахун!» — в сливовых глазах старого щупленького аксакала гордости и трепета было поровну; редкие усы от возбужденнья встопорщились.

— Кто на Ахун по восточной стенке караб-караб, тому такая радость и воля в сердце — царём себя почувствуешь. Стенка большая, секретное место маленький. Ладо знает место. Никто не знает. Ладо отец сказал, отцу дед. Ладо знает секрет. Ладо платишь рубль, и считай, там побывал. Ладо — это я, — старик отработанным движением вытащил из пыльного пиджака круглую металлическую банку. Под надписью «Леденцы барбарисовые» — грязный пластырь с лиловыми шариковыми буквами: «Экскурссий. Ахун». Снял крышку. Емкость была плотно забита мелочью и бумажными рублями.

— Так в чём, не понял, секрет? Скажешь, отец — рубль твой. — Позгалёв достал купюру.

— Ладо не на базар тут. Базар туда иди, — обиделся старик.

— Аргументировал, отец; твой рубль, — Ян, смеясь, положил бумажку в банку. — Ну, а вы, охламоны? На халяву решили караб-караб?

Никита вытащил медяки, ссыпал. У Алика оказалась юбилейная монета с профилем профессора А.С. Попова.

— Прометей висел, орёл его печень кушал. А знаешь, где висел? Арчил не знает, и Гоги врёт. Ладо один знает, ему отец сказал, отцу — дед. Десять колен. Вся сила в камне. Ладо показывает сильное место, а умный караб-караб в голова делает. Ладо не врать. Ладо деньги взял, теперь жди. Два, три… ну, пять дней — тут, слева, горячий, приятный, очень свободный будет, как у Прометей-джан, — старик бережно коснулся Никитиной груди.

— Значит, мы наверх — в голова караб-караб — и уже цари? Да ты, дед, этот… буддист! — еще громче рассмеялся Ян — Ну, и где твое секретное место?

— Во-он точк, видишь? Голый, голый, — старик указал чумазым пальцем на верхушку Ахуна.

— Да там всё голый-голый! — Ян хохотал в голос.

Дед был симпатичный попрошайка. Кто не знает, где висел Прометей? Никто не знает. А вот Ахун… Наверное, их главное божество — этот самый Ахун, размышлял Никита. Обитает там, наверху, и гора имени его, соответственно. Может, подняться, совершить караб-караб по козьим тропам? Своим нелюбопытством и ленивым воображением мы хуже ленивых римлян, и уж точно не чета первым хостинским аборигенам.

Правда, после обеденной свалки Алика с генералом, когда моряки в полном составе были приглашены на ковер к Лебедеву, Никита увидел всю их троицу в ещё одном новом ракурсе. Слушая речь коменданта, Растёбин вдруг поймал себя на мысли, что теперь у них стало гораздо больше общего с первыми хостинскими рабами-невольниками. (И слева так ничего горячего и вольного не растеклось, как обещал старик-аферист, хотя Никита пару раз мысленно и вознёсся в секретное место на макушке Ахуна).

Сидя за начальническим столом и горько вздыхая, Лебедев рассуждал в том духе, что человечий язык — и это чертовски прискорбно — не про вас, гос-по-да моряки.

— Скверно, что не хотите по-человечьи. А кто правила и порядки — через колено, обижаться не дожен, — так мне видится. Никаких больше увещеваний и просьб. Теперь только на моих условиях, до первой вашей осечки. Пойдёте на саботаж, отвечу — мало не покажется. Вот вы у меня где…

Позгалёв аж заёрзал, взбодрённый столь откровенным разговором. Нетерпеливо потрогал кадык, будто у него там была специальная успокоительная кнопка. От греха подальше сунул кулаки под мышки. Пока Лебедев вёл монолог, Ян утихомиривал себя; дождавшись паузы, с нарочитой неспешностью, с какой предвкушают главное блюдо, заговорил:

— По-человечьи? Полсанатория свидетели — генерал-то напрочь пробитый. Опасен — кидается на людей. Так, Алик? — задал вопрос мичману, неотрывно держа глазами Лебедева. — Или думал, если удостоверения у тебя под замком, мы утираться будем? Алик, чё молчишь?

Мичман убрал с лица трезвую кротость. Собравшись с духом, нагнал своей алкогольной мужественности.

— Да не молчу я. Объяснял же: подошёл извиниться за тот раз. Слова не успел — припадочный этот сзади!

— Видишь, майор, человек чинно-благородно, с извинениями, а ему — по мордасам.

— У меня здесь, капитан, задача простая — порядок. А выходит, где дебош и непотребство — знакомые физиономии. Людей отдыха лишаете, поперек горла у всех ваши выходки. Короче, ультиматум, не ультиматум, — по большому счёту то, что сейчас услышите — добрый совет.

— Добрый? Ну-ну. Тебе, как себе, вера, — Ян забросил ногу на ногу.

— Какой там у подводников главный закон? — Лебедев бесстрастно оглядел видяевцев, — скрытность, кажется?