Михаил Шахназаров - «Контрабас» и виски с трюфелями [сборник]

— Я не думаю. Я внимательно слушаю, — вставил Рома.

— Ну так и слушай! Так вот, Юля мне все же дала. Небольшой пикник у моего приятеля, озон Юрмалы. Она была пьяна и свободна. Вот сука!!! Я не про Юлю. Ты видел? Опять даму недодал! Так вот, она отдалась мне прямо в дюнах. Безо всяких гвоздик, роз, парфюма и платьев от-кутюр. Захотела, просто захотела. А он не хочет. Нет, ну ты посмотри, какое горе, а!

— А порядочные женщины не пьют. И автоматы не пьют. Вот и этот. Выпил бы, может, чего бы тебе и сыпанул, Юрик!

Юра тяжело поднялся с высокого стула. На прощанье что есть силы саданул по никелированному боку машины. Расма бросила осуждающий взгляд, мамаша с Павликом вздрогнули. Девушка-кассир хихикнула в тонкую ладошку. Корнишон развалился на угловом диване черной кожи, медленно достал сигарету.

— Ромка, возьми стольник «Абсолюта». Затуши горе старого волка.

Рома со вздохом поплелся к барной стойке. По ледяным бокам рюмки медленно скользнула крохотная капля. Павлуша с мамой подошли к автомату, который мгновенье назад проклинал Корнишон.

— Извините… Он не занят? Мы поиграем? — вежливо обратилась к Юрию дама.

— Он не занят. Занят туалет. И не поиграем, а проиграем. Проигрывайте, проигрывайте… Скоро этот великовозрастный нахлебник-спиногрыз заставит вас побираться в привокзальном переходе.

— Хамло! — резко бросила женщина.

Юра промолчал. Но на ковролин все же сплюнул. Отпив глоток водки, глубоко затянулся.

— Нет, Ромка… Пора бросать эту лудоманию. Слово-то придумали — лу-до-ма-ния. Вот алкаш он и есть алкаш. Наркоман, так и тут все понятно. А то лудомания. От слова «лудить», что ли? Ну да. Лудим, лудим и ни хера не налудим.

Последние слова Корнишона утонули. Они просто растворились в громком вое сирены. Девушка за кассой закрыла лицо ручками и воскликнула: «О Йезус!» Латыши всегда восклицают о Йезусе. Они кричат о Йезусе, когда забивают гол в ворота сборной Латвии по хоккею, когда в салон заходит стюардесса и объявляет, что, если через пять минут у самолета не выйдет шасси, пассажиры уже никогда не выйдут из того, что останется от самолета. Расма тоже воскликнула: «О Йезус!» Рома ограничился коротким и емким словом «пиздец», которое выражает все, от восторга до боли утраты. Павлуша с идиотским выражением на лице крикнул: «Мамочка! Милая мамочка!» И только лицо Юры Корнишона походило на холодный кусок гранита. Юра резко опрокинул рюмку и начал краснеть. Лицо то багровело, то на нем появлялись какие-то синие всполохи. Наверное, так выглядит северное сияние. Первым нашелся Рома, который начал тыкать в кнопочки мобильного.

Выла сирена рухнувшего джекпота, Рома орал в трубку:

— Алло!!! Срочно выезжайте! Улица Грециниеку, восемь. Юра Корнишон умирает… Нет, не убили… То есть почти убили… Полиция?! Тогда нет! Не выезжайте!

Последние слова Ромы полицию заинтриговали. Неотложка приехала почти одновременно с копами. Охранник делал Юре искусственное дыхание. Медики споро положили Корнишона на носилки и сказали расстроенному Роме, что жить Юрий будет. Плакала Расма, Павлуша спрашивал у мамы, что они будут делать с таким выигрышем, Роме несли большой стакан виски со льдом.

Из больницы Юру выписали через две недели, но к дверям зала он подошел только в начале осени. В уголке играла Расма. Медленно повернувшись к Юрию, она с акцентом произнесла:

— Здравствуйте, Юра. Как вы? Юра, зайдите ко мне. Я вам подарю четки из янтаря. Они снимают давление и делают лучше ритм сердца. Обязательно зайдите.

Юра с улыбкой кивнул головой. Девушка-кассир Лига тоже мило улыбнулась и подмигнула. И, кажется, эта бархатная картинка начинающейся осени была завершенной и исполненной тепла. Но выходя из зала, Юра все же не стерпел…

— Лига, придет мальчик-дебил с мамой, вы его не пускайте. Он… Он разрушает ауру удачи.

Разорванный алый металл, паутина лобовика, беж сидений в кровавых подтеках… Увезли под пресс… Она отбегала год, ее хозяйка — коротких девятнадцать лет. Андрей пресекал все разговоры о судьбе, называл себя убийцей и бедоносцем. Его не интересовало ни наличие алкоголя в организме после вскрытия, ни нарушение скоростного режима при малом опыте вождения. Подаренные ключи он называл бомбой, убившей дочь. Огромное дерево, которое приняло удар, Андрей спилил. Оказалось, что древо почитали как памятник. Не то под ним искал рифму какой-то пиит, не то на одном из сучьев повесился любовный страдалец дней, ушедших в Лету.