Доминик Татарка - Республика попов

Менкина прочитал дальше о том, что некий Джери Вассиоски страдал язвой желудка и держал в своем термосе взрывчатку. Никто ничего не знает, даже кантональные власти. После взрыва осталась одна дыра — вилла, которую вы видите на снимке, похожа на пустую скорлупу.

Уединенная вилла в Аннемассе на берегу Женевского озера. Такой глядит теперь на озеро вилла Якуба Мейсснингера с Майна. Вид с озера. Вид сверху. На снимках — только закопченные стены с выбитыми окнами.

Натурализованный во Франции поляк, человек болезненный, пианист-виртуоз Джери Вассиоски, совершая турне по Швейцарии, застрял там. Тем временем пала Варшава и Франции был нанесен смертельный удар. Под грохот орудий слушал музыкальный мир, грустил гений Шопена, конгениальный пианист давал концерты, наполняя взрывчаткой сердце и голову… Как реконструировать дело, когда все, вместе с участниками, взлетело на воздух? Джери Вассиоски питался одним липовым чаем с молоком, в конгениальном пианисте было мало мяса и много нервов. В его квартире, улица Жан-Батист восемь, нашли большие запасы липового цвета и внушительную серию термосов. В двух из них остался осадок его чувств и мыслей… Пиротехники вскрыли термосы, подвергли содержимое анализу. С уверенностью можем сказать одно — дело Джери Вассиоски не представляет интереса для психоанализа, хотя здесь и замешана одна блондинка.

С хозяйкой дома, Мелани Мажюс, приключился нервный шок, когда она узнала… И эта приятная женщина дает показания. Дает показания шофер Бартоломе. Садовник, встречавший Вассиоски во время его одиноких прогулок, тоже говорит. Говорит владелец моторной лодки. Кантональные власти не говорят.

На вилле Якуба Мейсснингера, что на самой франко-швейцарской границе, собиралась международная компания, по большей части молодые мужчины. Высшие офицеры французской армии являлись переодетые в штатское. Господин Мейсснингер, бывший консул Парагвая, не довольствовался обществом жены и двух дочерей, он собирал вокруг себя множество молодых людей. Три дамы любили Шопена, пока… пока у Шопена были ключи от виллы. И больше того. В перерывах между отдельными номерами домашних концертов тщедушный виртуоз подкреплялся липовым чаем. Допустим, что таким вот образом, по мелким осколкам зеркальца в пепле, можно реконструировать всю историю. И если все утверждают, что Вассиоски не был психопатом, то встает вопрос: что же за взрывчатое вещество откладывал этот артист в своих мозговых извилинах? Сперва — в мозговые извилины, потом — в термосы…

— Весь мир сейчас интересуется истреблением, — по-французски заметил охотник со швейцарским значком на отвороте.

Менкина оторвался от журнала, поднял голову: что думает по этому поводу Дарина и другой пассажир? Но тот еще больше углубился в чтение газеты, как только Менкина посмотрел в его сторону.

— А в Словакии у вас тоже так интересуются истреблением? — спросил аристократический охотник.

Менкине не хотелось вступать с ним в разговор, а уж тем более — Дарине.

— Вы ведь наслаждаетесь тут глубоким миром, — опять сказал иностранец.

Менкина иронически поклонился ему, подумав про себя: «Да, да, мы прямо по уши погружены в мир». Однако он ответил в конце концов:

— Согласен с вами, сударь, интерес к истреблению носит всеобщий характер. Охотники живо интересуются стрельбой, но дичь — еще больше.

Менкина стрельнул глазом в угол купе. Что-то скажет молчаливый пассажир, все еще прятавшийся за развернутой газетой? Пара серых глаз блеснула поверх газеты холодной иронией. Менкина прочел в них одобрение.

— А ваше мнение? — прямо обратился Томаш к читавшему газету.

Тот опустил ее наконец, и Менкина прямо вздрогнул: напротив него сидел тот самый человек, который вышел из комнаты Лучанов, когда там появился Томаш. Сейчас этот человек разразился тихим смехом, показав все свои зубы. Он решил дать узнать себя. И смехом своим как бы говорил Менкине: «Ну что ж, смотрите, это я». Его беззаботный смех, его выразительное худощавое лицо сразу напомнили Менкине свадебную фотографию, которую он видел у Лычковой.

«Ах, это ты, герой моего Янко Лучана! Ты — Лычко», — с уверенностью сказал себе Томаш. Он посмотрел на него; так они молча познакомились, и сразу живейшая симпатия перекинулась от одного к другому. Для Менкины решающим было, пожалуй, восхищение Янко Лучана этим человеком и гордая любовь, с какой на Менкину, как на незнакомого, посмотрела мать Лычко. А Лычко, без сомнения, уже слышал о Томаше и составил себе о нем мнение. И улыбнулся он ему с такой добросердечной насмешливостью потому, что встретился с ним в присутствии Дарины.