Вейо Мери - Обед за один доллар (сборник)

— Что-то разморило меня, — сказал тот, что лежал с краю. Хозяйка внесла кофе, и все сели к столу. Один из хуторян, свесив ногу на пол, прикорнул на диване.

— Моя нога… Моя нога… — застонал он.

— Эк его, всегда он во сне кричит, — сказал другой хуторянин.

— Моя нога… Моя нога… — монотонно и жалобно кричал тот.

Лавочник встал, положил ногу спящего на диван и начал рассказывать, какой сон приснился его жене:

— Она говорит: пришли к нам гости, Хелениус пришел. Она пошла варить кофе. Потом налила чашки и вернулась на кухню. Она, вишь, заметила, что в кофейнике лежит какая-то дрянь. Там оказались мои грязные носки. Она не решилась наливать по второй чашке. Сказала, что никак не может, раз мои носки в кофейнике. Я будто бы пришел на кухню — заставляю ее еще налить, а она ни в какую, но и мне не решается сказать, что в кофейнике носки…

— Моя рука… Моя рука… — послышалось с дивана.

— У него рука затекла, — решил лавочник, встал и вытянул руки спящему.

— Мой живот… Мой живот…

Из радиоприемника на кухне доносились слова молитвы — передавали богослужение.

— Неужели уже обедня идет? — удивился лавочник.

— Проясняется, — заметил один из хуторян.

— Где? — спросил лавочник.

— Да там, на улице.

Справа лежал огромный серый и неподвижный, как труп, Финский залив. Даже днем там был беспросветный мрак. Волн различить невозможно было, сколько ни вглядывайся. Песчаный берег терялся в далекой дымке.

С нашей гряды хорошо просматривалась равнина, на которой рос негустой лесок. Там, внизу, саперы вырубали деревья и сооружали проволочное заграждение. Дальше высилась гряда, в точности такая же, как наша, темный сосновый лес ее сливался с серым небом. Вдоль той, другой, и проходила передовая.

Шел дождь, он шел уже так давно, что к этому привыкли. Время от времени с деревьев срывались тяжелые капли и глухо ударялись о землю, как плевки. Мы поднимались на нашу гряду рыть третью линию траншей: решили незаметно от неприятеля перенести передовую на более выгодную позицию. Нам отметили белой известковой линией ход новой траншеи. Почва была песчаной, в день каждый из нас должен был продвинуться на пять метров. Боевой окоп делается узким: на дне шестьдесят сантиметров, а наверху — метр. Глубина — полтора метра.

Копали мы вдвоем, так намного легче, тем более что напарником моим оказался довольно крепкий парень, куда сильнее меня. Мы покончили с работой за два часа и ушли. Решили подкрепиться у себя на артиллерийской позиции. И вот спокойно сидели и болтали. Со стороны залива доносились бульканье и посвистывание, будто в котелке мирно варилась картошка. Это был лишь слабый отголосок канонады: немцы вели артобстрел Ленинграда.

— Не очень-то там сейчас весело, — заметил мой друг.

— Здесь, что ли, хорошо?

— Все лучше, чем там.

— Там город, а здесь насквозь промокший лес, не забывай этого.

…Казалось бы, совсем недавно я окончил лицей. Потом была офицерская школа в Хамина, из которой меня, правда, исключили… Может быть, оно и к лучшему?.. А тут еще я здорово опоздал из отпуска, загулял на собственной свадьбе. Вот так-то! Судили, конечно, и военно-полевой суд отобрал у меня одну нашивку. «Возьмите уж заодно и вторую, так вас и так», — не выдержал я. Отобрали и вторую. Наплевать им, что я успел отличиться во многих боях.

…Мы сидели и трепались о том о сем, и тут подошел к нам полковой интендант майор Метсякууси.

— Где у вас мусорная куча? — грозно спросил он, наступив на отбросы.

— Куча как раз под вами, господин майор, — отчеканил я.

Он тупо уставился на меня. Я, надо сказать, произвожу впечатление интеллигентного человека, и в конце концов майор расценил это как дерзость.

— Смир-р-но! Руки по швам. Запрещается выбрасывать мусор на позиции! заорал Метсякууси и принялся изучать содержимое кучи. Сначала он разворошил рукой картофельную шелуху (ну и дерьма же было внутри!), потом снял перчатки, чтобы не запачкать, и начал усердно вытаскивать все по порядку: заплесневевшую картофелину, проросшую, всю в шишках и наростах, и, наконец, полугнилую. Тут майор обрадовался, поднес ее к заблестевшим глазам и слегка ковырнул ногтем: — Ага, съедобная картошка! Вот что они вытворяют! Предупреждаю, если будете такую выбрасывать, картошки больше не получите. И зарубите это себе на носу.

— Так точно, зарубим, господин майор.

Я удивился, как он не слопал эту гниль. Поговаривали, будто майор на глазах у солдат прямо-таки пожирает отбросы, чтобы продемонстрировать их съедобность. Но сейчас, вероятно, зрителей было слишком мало, всего двое, он не стал устраивать представления и ушел.