Анатолий Луцков - Однажды в Африке…

Все теперь выходили из шлюпок на берег: пассажиры со своими вещами, команда, прихватившая с собой кое-какие судовые припасы, солдаты со своим оружием. День был облачный и совсем не жаркий. Матросы между низкими сучьями двух противостоящих деревьев натягивали судовые снасти, чтобы сверху покрыть все это широким брезентом с носового трюма и сделать укрытие на случай дождя. Было ясно, что не одну ночь всем придется провести на этом берегу. Туда, где медленно опускалась на дно озера «Лоала», старались не смотреть, ведь у африканцев не принято, уходя с места погребения, оглядываться на него. Солдаты из взвода Нгуби, а среди них белели повязками раненые, сгрудились вокруг радиста, который возился со своей рацией. И вот Нгуби через какое-то время с осторожным оптимизмом объявил, что связь налажена и что к ним должны прибыть военные грузовики, но только неизвестно когда. Комлев знал, что у южного берега озера, где они сейчас находились, проходила дорога. В дальнейшем она, неимоверно петляя, обходя озера, болота и невысокие горы, должна привести к той части страны, где находилась ее столица.

Примерно через неделю Комлев тяжелой походкой и с сумкой через плечо двигался по одной из улиц, ведущих к центру. Он с нескрываемо брезгливым вниманием глянул на свое отражение в зеркальной витрине магазина, мимо которого проходил. Безнадежно небрит, мятая пыльная одежда, выражение тревожной озабоченности на лице. Нет, ему надо сразу же привести себя в порядок, и внешне, и внутренне. На другой стороне улицы виднелась вывеска явно непритязательного заведения. Как раз для таких, как он, Комлев, лишившихся своего корабля. «У Антонио», с фальшивой доверительностью сообщала надпись на вывеске, «Ресторан и Номера». «Наверное, какой-нибудь гоанец, компатриот Оливейры», — подумал Комлев. Кстати, Жуан настойчиво звал его к себе, но он почему-то отказался, видимо, уже настолько вошел в роль капитана, что стал дорожить своим довольно мнимым авторитетом. А он не позволял ему стать гостем своего, даже бывшего, подчиненного, так как это означало бы признание своей зависимости от него. Комлев понимал, что в нем просто говорит закамуфлированная ущербность, но пересилить себя не мог. Глупо, конечно. Тем более, что с Жуаном Оливейрой вряд ли они снова окажутся на одном судне в обозримом будущем. Комлев вообще слабо теперь представлял себе, что его самого ожидает в этом самом будущем. Подобно двум кочегарам с погибшего парохода, он даже подумал о министре транспорта Китиги, если тот снова пребывает в этом качестве, чтобы попросить о протекции, но мысль эта его не вдохновила. Если уж он принимал участие в его спасении во время мятежа, то делал он это совершенно бескорыстно. Хотя и чуть не поплатился за это жизнью.

Комлев перешел улицу под углом, держа курс на вывеску, и его даже умилила доверчивая распахнутость дверей заведения сеньора Антонио в городе, где еще ходили по улицам военные патрули. Но в прихожей на стуле сидел здоровенный детина с бритой головой, похожей на огромный, коричневый биллиардный шар. То, что Комлев был белым, хоть и в довольно непрезентабельном виде, нашло у охранника вполне положительный отклик, и он, не вставая со стула, распахнул перед ним дверь приемной с конторкой. За ней возвышался, видимо, сам сеньор Антонио, с глазами-маслинами и подозрительно черными для его возраста блестящими волосами, вполне вероятно, крашеными. Было заметно, что посетителю он был неподдельно рад. Наплыв гостей в страну в условиях еще продолжающейся войны явно не ожидался.

— Отдельный номер дня на два, — сказал Комлев, — а там будет видно.

Через час уже совсем преображенный Комлев, которому удалось даже воспользоваться утюгом, звонил в редакцию, где работала Нанди. Там сказали, что она уже отправилась домой. Значит, теперь он будет готовиться идти к ней в гости. Телефона у нее не было. А вдруг она у себя не одна? Что он, в сущности, знает о ее жизни? Ну что ж, он просто доложит о своем прибытии. Здесь, видимо, знают уже о гибели парохода. Она как работник печати может с его слов написать очерк. Хотя вспоминать об этом событии ему бы не хотелось.

Комлев вышел на улицу и увидел синий автомобиль с тонированными стеклами, а такие машины вызывали у него острую неприязнь. Он хорошо помнил тот случай, когда одна с такими вот стеклами пыталась его сбить на улице.

Дверь синей машины открылась, и оттуда глянул на него некто с нездешним, очень темным, лицом, в то же время смутно знакомым.