Анатолий Луцков - Однажды в Африке…

Все рулевые на пароходе, как известно, составляли весьма замкнутую касту, так как знали себе цену. Ньоси сразу же оповестил о своем сне двух других, и после его рассказа они многозначительно переглянулись и старший рулевой сказал с тревожной озабоченностью:

— Все знают, что паук ходит только по своей паутине, а по чужой нет. Давайте обсудим все трое то, что мы уже знаем, и решим, что нам нужно делать. Но потом будем об этом молчать.

— Правильно. В закрытый рот муха никогда не попадет, — добавил находчивый рулевой Лугья.

Разговор этот происходил в маленькой каюте старшего рулевого, которая была на верхней палубе, и у открытого окна, полузадернутого занавеской, случайно остановился Нкими. Он как раз обходил судно сначала с правого борта, не надеясь на боцмана и следя за тем, чтобы все швартовые тросы были намотаны на вьюшки, а потом продолжил свой путь по левому. То, что он услышал, невидимый теми, кто был в каюте, только больше укрепило созревавшее в нем решение. Нкими вспомнил слова одного мудрого старца у себя на родине: «Острота ножа — от точильного камня, а долгая жизнь человека часто зависит от его ушей». А из только что подслушанного он узнал о предсказании старого Мулуганьи, который подметал причал утром и вечером, но умел еще гадать на костях, раковинах каури и толковал сны за умеренную плату. Он сказал этим утром одному из рулевых о том, что поет каждая птица, кроме грифа и вороны, но только чернохвостая нтуи предвещает своим пением беду, и он якобы слышал ее пение перед восходом солнца, когда прекратились выстрелы и воцарилась относительная тишина. Далее Мулуганья дал ясно понять, что к этому причалу «Лоала» больше никогда не подойдет, а о ее дальнейшей судьбе он ничего не знает и поэтому говорить больше не будет.

Нкими был суеверен и верил в приметы и предсказания. Он не стал больше слушать, боясь быть кем-нибудь замеченным, и сразу же ушел к себе, чтобы обдумать все и принять окончательное решение. А рулевые еще какое-то время обсуждали свои будущие действия.

— Будем в своем мнении едины, как зубы во рту, — сказал хозяин каюты, — и пусть наши рты будут запечатаны на все время пути. Зачем зря тревожить людей? И разве все пророчества этого Мулуганьи сбывались?

Они поклялись, что не бросят судна и помогут доставить людей в их родные места. Ведь известно, что во время бедствий и потрясений люди обычно бегут под защиту своего собственного племени, чтобы там переждать лихолетье. И чтобы защищать свое племя, если на него нападет враг.

Но Нкими из услышанного стало ясно одно: ему следует покинуть судно, как только оно подойдет к той пристани, от которой он в течение дня может добраться до своих родных мест. Если бы не этот военный мятеж, он бы терпеливо нес свою службу на пароходе, надеясь на то, что через какое-то количество лет он, единственный сын своей страны из помощников капитана, сам станет его капитаном. Но если судно обречено, стоит ли подвергать свою жизнь опасности? Он ведь должен беречь себя для будущих свершений на благо своей страны. На смену этому старому корыту «Лоале» придут другие суда, людей же с его судоводительским опытом не так уж много. И еще неизвестно, чья именно власть утвердится в Лолингве. Нет, конечно, Нкими еще не принял окончательного решения, в его душе еще шла борьба, да и время у него было для раздумий. Ведь пристань, где он собирался незаметно сойти, была еще в двух днях движения вниз по реке. Лишь бы только с «Лоалой» ничего не случилось до этого. Нкими вспомнился герой романа Конрада «Лорд Джим», который он читал еще в школе, и он неохотно сравнил себя с ним. Ведь он, этот Джим, как известно, покинул терпящее бедствие судно, хотя и был на нем штурманом. Но он был не одинок, так как капитан тоже оказался трусом и бросил судно. Нкими пытался убедить себя в том, что трусом он не является, только проявляет благоразумие, судно же доведут до цели Комлев и Оливейра. Они для него примером служить никак не могут. Первый вернется когда-нибудь в свою страну, а второй скорее всего уедет в Англию, как и многие эти азиаты. Хоть он и родился в Африке, но ведь паспорт у него, как известно, британский.

Комлев прилег на узкий диванчик в передней части капитанской каюты, наивно полагая, что тотчас же уснет, но сон его только манил мнимой близостью, а потом с ленивой издевкой ускользал от него, когда он закрывал глаза. Вот они пошли в этот рейс с предельным количеством пассажиров, успев только набрать угля. Питьевой воды у них было достаточно, но мало съестных припасов. Откуда они возьмутся в такой обстановке? У команды теперь будет весьма скудный рацион. Но не выйти в рейс у них не было морального права. Многие пассажиры чуть ли не сутки жили на пароходе. Вырваться из города, где стреляют, и добраться до родной деревни или городка было для них пределом мечтаний. Потом они будут сходить на каждой пристани, и «Лоала» все время будет пустеть, а обратно они вообще, возможно, будут идти лишь с одной командой. И так будет до тех пор, пока в стране не воцарится порядок. Относительный, конечно. А сам он мог бы теперь быть уже в Москве и на ее окраине открывать дверь своей комнаты с затхлым запахом запустения. Беглец из Африки. Дезертир с тропическим загаром, покинувший свое судно, но желающий, как все дезертиры, быть правильно понятым. «Вы поймите меня правильно». Так говорят все трусы. Потом он пойдет просить работы, хотя одно дезертирство он уже совершил, бросив в затоне «Крупскую». А теперь ему в лучшем случае предложат должность третьего помощника на старом теплоходе, который стоит в ремонте. Можно еще попытаться найти Вьюнова с целью просто набить ему морду. Но технически это будет трудно выполнить. Внутрь его не пустит охрана, да он и не уверен, что Вьюн на прежнем месте. Возможно, и конторы его с хитрым названием нет уже в помине. Родителям Комлев давно не давал о себе знать. В общем, думать о себе становилось как-то противно.