Мария Дуэньяс - Нити судьбы

В первый раз за три с лишним месяца я обратила внимание на свою внешность и поняла, что срочно должна за нее взяться. Одна соседка привела мне в порядок брови, другая сделала маникюр. Я снова, после столь длительного перерыва, начала пользоваться косметикой: обзавелась контурными карандашами и помадой для губ, тенями для век и румянами, тушью для ресниц и подводкой для глаз. Джамиля подстригла мне волосы портновскими ножницами, взяв за образец фотографию из старого журнала «Вог», оказавшегося в моем чемодане. Срезанная густая копна темных волос, доходивших до середины спины, безжизненно распласталась на полу кухни, как мертвый ворон, раскинувший крылья, а я обзавелась новой прической — гладкая шевелюра до подбородка с косым пробором и своенравно падавшими на правый глаз прядями. Я без сожаления рассталась с этой жаркой шалью, так завораживавшей Рамиро. Я не могла сказать, к лицу ли мне новая стрижка, но, несомненно, она помогла мне почувствовать себя более современной и свободной. У меня начиналась новая жизнь, в которой не было места воспоминаниям о днях, проведенных в номере гостиницы «Континенталь» под вращающимися лопастями вентилятора; о бесконечных часах, когда наши переплетавшиеся тела служили друг другу единственным покрывалом, а мои длинные волосы рассыпались темной шалью поверх простыней.

План Канделарии начал реализовываться спустя всего несколько дней. Сначала она нашла в европейском квартале три помещения, готовых для сдачи в аренду. Она подробно описала мне все варианты, и мы, тщательно изучив преимущества и недостатки каждого из них, в конце концов приняли решение.

Первое помещение, о котором рассказала мне Канделария, казалось вполне подходящим: просторное, современное, в только что построенном доме, находившемся рядом с почтой и Испанским театром.

— Там есть даже душ с гибким шлангом — представляешь, детка: с виду совсем как телефон, только из трубки не звучит голос, а льется вода, и ты поливаешься из него как захочется, — не переставала Канделария удивляться этому чуду. Однако нам пришлось отказаться от этого варианта, поскольку дом граничил с еще не застроенным участком, где бродили тощие бездомные кошки и валялся мусор. Европейский квартал постоянно рос, но на его территории еще имелись места, нуждавшиеся в благоустройстве. Мы решили, что соседство с пустырем не придется по вкусу изысканным дамам, которых мы хотели видеть своими клиентками, так что помещение для ателье с душем-телефоном был отвергнуто.

Второй вариант находился на главной улице Тетуана, тогда еще носившей название Калье Република: это был красивый дом с башенками на углах, располагавшийся рядом с площадью Мулей-эль-Мехди, вскоре переименованной в Примо-де-Ривера. На первый взгляд это помещение было замечательно во всех отношениях — просторное, солидное, и поблизости никаких пустырей: это был угловой дом, смотревший на две центральные оживленные улицы. Однако от него нас отпугнуло другое невыгодное соседство: неподалеку находилось одно из лучших ателье города, пользовавшееся большим престижем. Взвесив ситуацию, мы решили отбросить и этот вариант, грозивший нам крайне нежелательной конкуренцией.

Таким образом, мы остановились на третьем помещении. Место, призванное стать моим ателье и домом, находилось на улице Сиди-Мандри, возле «Касино Эспаньоль», прохода Пасахе-Бенарроч и гостиницы «Насьональ», а также неподалеку от площади Испании, Верховного комиссариата и дворца халифа, охранявшегося величественной экзотической стражей в тюрбанах и великолепных плащах, развевавшихся на ветру.

В конце концов Канделария заключила сделку с евреем Хакобом Бенчимолем, который, не болтая лишнего, должен был сдать мне в аренду помещение с ежемесячной платой в триста семьдесят пять песет. Через три дня, преобразившись внешне и надеясь когда-нибудь преобразиться и внутренне, я переступила порог своего будущего ателье и распахнула двери в новую жизнь.

— Иди одна, — сказала Канделария, вручая мне ключ. — Лучше, чтобы нас теперь не видели вместе. Я потом сама к тебе загляну.

Я шла по оживленной улице Ла-Лунета, то и дело ловя на себе мужские взгляды. Мне не доводилось получать и малой доли такого внимания в последние месяцы, когда я ходила неуверенной походкой, одетая кое-как, с собранными в узел волосами и придавленная грузом воспоминаний, от которых не удавалось избавиться. Сейчас я двигалась с притворной непринужденностью, с таким уверенным и независимым видом, какой мне и в голову не пришло бы напустить на себя несколько недель назад.