Мария Дуэньяс - Нити судьбы

Я не смогла продолжить. Пришлось несколько раз глубоко вдохнуть и выдохнуть, как будто мне не хватало воздуха.

— Говорят, Испания полна нацистов, — продолжила я. — И англичанам нужны люди для сбора информации о немцах: с кем они встречаются, где, когда и зачем. Мне предложили открыть в Мадриде ателье и шить для их жен, чтобы потом сообщать все, о чем они болтают.

— И что ты ответила?

Мама говорила так же, как и я, — почти шепотом.

— Конечно же, отказалась. Сказала, что не могу и не хочу этим заниматься. Что мне хорошо здесь, в Марокко, и я не собираюсь возвращаться в Мадрид. Но меня попросили не торопиться с ответом и подумать.

В комнате повисла тишина, окутавшая все вокруг — ткани и манекены, катушки с нитками и доски для шитья.

— А это поможет удержать Испанию от новой войны? — спросила наконец мама.

Я пожала плечами и без особой уверенности ответила:

— Наверное, да. По крайней мере так считают. Они пытаются создать в Испании сеть секретных агентов. Англичане хотят, чтобы испанцы не участвовали в том, что происходит сейчас в Европе, не заключали союз с немцами и не вмешивались в войну. Они говорят, так будет лучше для всех.

Мама опустила голову и принялась сосредоточенно разглядывать лежавшее на коленях шитье. Она молчала несколько секунд и напряженно размышляла, поглаживая ткань большим пальцем. Наконец подняла глаза и неторопливо сняла очки.

— Дать тебе совет, дочка? — спросила мама.

Я энергично кивнула. Ну разумеется, мне нужен ее совет: я хотела услышать, что поступила правильно, ответив отказом, и предложенный мне план — настоящее безумие. Я хотела увидеть перед собой свою прежнюю маму, времен моего детства: благоразумную, решительную и всегда знавшую, что хорошо, а что — плохо. Маму, направлявшую меня по правильному пути, с которого в один злополучный день я имела несчастье сбиться. Однако не только мой мир изменился за последние годы: мама тоже стала во многом другой.

— Поезжай в Мадрид, дочка. Соглашайся на эту работу. Наша бедная Испания не должна опять воевать, у нее уже не осталось сил.

— Но, мама…

Она не дала мне договорить.

— Ты не знаешь, что такое война, Сира. Ты не просыпалась каждое утро под грохот пулеметов и разрывы минометных снарядов. Не ела чечевицу с червями месяц за месяцем, не пыталась выжить зимой без хлеба, угля и стекол в окнах. Ты не видела осиротевшие семьи и голодных детей. Не видела глаз, полных ненависти и страха. В Испании сейчас настоящая разруха, и ни у кого нет больше сил, чтобы снова пережить весь этот кошмар. Единственное, что наша страна сейчас может сделать, — это оплакать своих мертвых и попытаться двигаться дальше, собрав то немногое, что осталось.

— Но… — повторила я.

Мама опять перебила меня — не повышая голоса, но очень решительно:

— На твоем месте я взялась бы помогать англичанам и стала бы делать то, о чем они просят. Конечно, они заботятся о собственном благе — в этом можно не сомневаться: стараются ради своей страны, а не ради нашей. Но если их благо может обернуться благом и для нас — то слава Богу… Надо полагать, это предложение передала тебе твоя подруга Розалинда?

— Мы проговорили вчера об этом несколько часов, а утром я получила от нее письмо, но пока его не читала. Наверное, там инструкции.

— Повсюду говорят, что Бейгбедеру остались считанные дни на посту министра. Похоже, его хотят отправить в отставку именно из-за дружбы с англичанами. Наверное, не без его участия тебя решили привлечь к этому делу.

— Это была их общая идея, — подтвердила я.

— Жаль, что он не проявлял такого же упорства, чтобы избавить нас от войны, в которую они сами и втянули нашу страну. Ну да ладно, это уже в прошлом и ничего нельзя вернуть назад: сейчас нужно прежде всего думать о будущем. Так что решай, дочка. Ты попросила у меня совета, и я тебе его дала — нелегко принять такое решение, но это единственный достойный выход в подобной ситуации. Я знаю, мне будет тяжело: если ты уедешь, я снова останусь одна, измученная неизвестностью. Но все равно я считаю, что ты должна поехать в Мадрид. Я останусь здесь и займусь делами ателье. Я найду кого-нибудь себе в помощь, об этом не беспокойся. А когда все закончится — будет видно.

Я не нашлась с ответом. Мне нечего было противопоставить доводам мамы. Я решила выйти из дома, пройтись по улице, подышать свежим воздухом. Мне нужно было подумать.

Сентябрьским полднем я вошла в гостиницу «Палас» с видом дамы, привыкшей стучать каблучками по холлам лучших отелей планеты. На мне был костюм из тонкой шерсти темно-красного цвета, волосы — элегантно подстрижены до плеч. На голове — изысканная фетровая шляпа с перьями из мастерской мадам Буассене в Танжере — piecede-resistance [69] Самое лучшее, шедевр ( фр. ). , как, по ее словам, называли тогда эти шляпы в оккупированной Франции. Мой наряд завершали туфли из крокодиловой кожи на высоком каблуке, купленные в лучшем обувном магазине на бульваре Пастера. В руках я держала сочетавшуюся с ними сумочку и перчатки из телячьей кожи, крашенной в цвет серого жемчуга. Несколько мужчин обернулись, провожая меня взглядом, но я осталась невозмутима.