Мария Дуэньяс - Нити судьбы

Я прошла по темному коридору, свернула один раз, потом другой, двигаясь, как мне казалось, в правильном направлении, и внезапно очутилась перед двустворчатой дверью, которую раньше не видела. Открыв ее, я заглянула внутрь и обнаружила темный пустой зал. Поняв, что ошиблась, я отправилась дальше, пытаясь сориентироваться. Свернула в другой коридор, налево, на сей раз, как мне казалось, правильно. Однако вскоре обнаружила, что вновь выбрала неверный путь: место было далеко не парадным, без фризов из полированного дерева и портретов генералов на стенах — вероятно, коридор, которым пользовалась прислуга. «Спокойно», — сказала я себе, правда, без особой уверенности, внезапно вспомнив ту ночь, когда, закутанная в покрывало, бродила по улочкам медины с привязанными к телу пистолетами. Отогнав воспоминание, я сосредоточилась на поисках выхода из лабиринта и в очередной раз куда-то свернула. И неожиданно вновь оказалась в исходном пункте — у туалетной комнаты. Значит, беспокоиться не о чем — я не заблудилась. Мне ясно представился путь, которым вел меня солдат, и, поняв, что найду дорогу обратно, я зашагала вперед. Все действительно было мне знакомо. Витрину со старинным оружием, фотографии в рамках, флаги я уже видела. И голоса, донесшиеся из-за угла, тоже оказались знакомыми: именно их я слышала в саду во время нелепейшей сцены с пудреницей.

— Здесь никого нет, дорогой Серрано, и мы сможем спокойно поговорить. В этом зале нас обычно принимает полковник Бейгбедер, — произнес кто-то с сильным немецким акцентом.

— Отлично, — коротко ответил его собеседник.

Дыхание перехватило, и я застыла как вкопанная. Серрано Суньер и немец были всего в нескольких метрах от меня, приближаясь по боковому ответвлению коридора, в котором я находилась. Совсем скоро нам предстояло столкнуться лицом к лицу, и у меня затряслись колени при одной только мысли об этом. Разумеется, мне нечего было скрывать и нечего бояться. Однако не осталось сил снова изображать из себя пустоголовую девицу и бормотать что-то про лопнувший резервуар и потоп, объясняя свои ночные странствия по коридорам Верховного комиссариата. Я взвесила варианты меньше чем за секунду. У меня не было ни времени вернуться обратно и скрыться в конце коридора, ни желания новой встречи, так что я не могла идти ни назад, ни вперед. В такой ситуации оставалось только срочно где-нибудь спрятаться. Рядом со мной находилась дверь, и, не раздумывая больше ни секунды, я открыла ее и скользнула внутрь.

Там было темно, но через окна проникал слабый ночной свет. Я прижалась спиной к двери и стала ждать, пока Серрано и его спутник пройдут мимо. Мне вдруг ужасно захотелось вновь оказаться в саду с зажженными фонарями, среди гула сотен голосов, рядом с невозмутимым Маркусом Логаном, но я понимала, что сделать это удастся еще не скоро. Я глубоко дышала, словно с каждым выдохом пыталась изгнать из себя хоть часть беспокойства. Окинув взглядом свое убежище, я различила в темноте стулья, кресла и книжный шкаф со стеклянными дверцами у стены. Там была еще какая-то мебель, но я не успела ее разглядеть, поскольку в этот момент раздававшиеся в коридоре шаги замерли совсем рядом.

— Вот мы и пришли, — прозвучал голос с немецким акцентом, и ручка повернулась.

Я отскочила к другой стене, когда дверь начала приоткрываться.

— Где же тут выключатель? — услышала я, прячась за диваном, и прижалась к полу как раз в то мгновение, когда комнату залил свет.

— Ну вот, здесь мы сможем поговорить. Давайте присядем.

Я лежала на полу лицом вниз, прижав левую щеку к холодной плитке, изо всех сил сдерживая дыхание и широко раскрыв от страха глаза. Я не осмеливалась даже вдохнуть, сглотнуть слюну или моргнуть. Застыла как мраморная статуя, как расстрелянный, но все еще живой человек.

Немец вел себя по-хозяйски, и собеседник у него был только один — я слышала лишь два голоса и из своего неожиданного укрытия за диваном видела две пары ног.

— Верховный комиссар знает, что мы здесь? — спросил Серрано.

— Он сейчас занят с гостями; мы поговорим с ним позже, если вы хотите, — уклончиво ответил немец.

Они сели, и под их телами заскрипели пружины. Испанец устроился в кресле: я видела нижнюю часть его брюк с тщательно отглаженной стрелкой, черные носки, облегавшие худые щиколотки, и до блеска начищенные туфли. Немец устроился напротив него, с правой стороны дивана, за которым я пряталась. Ноги у него были более толстыми, а обувь не столь безупречной. Он находился так близко, что, протяни я руку, и могла бы дотронуться до него.