Пьер Байяр - «Титаник» утонет

Когда закон Мерфи вторгается в размышления о литературном творчестве, это означает, что писатель, как заботливый инженер, продумывает все возможные варианты, и естественным образом выбирает наихудшие.

От творца, работа которого заключается в том, чтобы духовно возвышаться над привычным ходом событий, ждут как минимум постоянного напоминания о самом худшем, и, чтобы оправдать ожидания, он должен придумывать всевозможные ситуации, включая самые сложные, на которые люди, следуя естественному стремлению человеческого ума приукрашивать реальность, намеренно закрывают глаза. Когда в задачу писателей входит функция будильника, это значит, что они согласны смотреть на шаг вперед, чтобы увидеть то, с чем их современники не жаждут столкнуться.

Но склонность к пессимизму основана также на присущем творчеству принуждении, связанном, впрочем, с главной необходимостью: рассказывать оригинальные истории, способные увлечь читателя. А счастливая жизнь в краю, где царит гармония, в кругу порядочных и любимых людей, вряд ли вызовет у читателя интерес.

Трудно определить, какой из видов пессимизма – психологический или эстетический – стал определяющим для интонации Верфеля, который рассказывая о геноциде армян, предвосхитил геноцид евреев. С точки зрения восприятия истории и ее развития есть основания полагать, что принадлежность писателя к еврейскому народу и происходивший у него на глазах безудержный рост национализма в Германии могли заставить его предположить, что рано или поздно непременно случится самое худшее.

Впрочем, психологический пессимизм не противоречит пессимизму эстетическому. Возможно, Верфель никогда бы не написал столь сильный роман, если бы исходил только из исторического пути армянского народа, если, описывая его, он бы не ощущал, что его рассказ касается не только прошлой, но и актуальной истории, той, что пишется кровью событий, напластованных словно на страницах палимпсеста.

Во всяком случае, один человек нисколько не сомневался в провидческом характере романа Верфеля; этим человеком был сам Гитлер. Он даже не подозревал, что его проект геноцида окажется известен и подробнейшим образом описан, а потому запретил роман сразу после его публикации и велел сжечь его на том костре, где горели не угодные ему книги.

Три первые гипотезы, выдвинутые на предшествующих страницах, чтобы дать представление о феномене литературного предвидения, не подлежат исключению, ибо выявляют различные формы рациональности и могут участвовать в разнообразном комбинировании. Напомним, что речь шла о гипотезе, признающей только совпадения, о гипотезе, что ставит во главу угла естественную склонность человека плодить сходства, и, наконец, о той, что приписывает писателям исключительную способность придумывать наихудшие варианты событий.

Осталось только изучить иррациональные гипотезы, или, как правильнее было бы сказать, гипотезы, не признанные рациональными при сегодняшнем состоянии науки, но совершенно необходимые для объяснения интересующих нас феноменов. Более всего подталкивает прибегнуть к иррациональному объяснению роман «Мы»[ПВ+], шедевр антиутопии, опубликованный в 1920 году русским писателем Евгением Замятиным.

Когда читаешь «Мы», трудно сказать, действительно ли Замятин брал за образец демократическую Кампучию красных кхмеров или коммунистический режим бывшей Восточной Германии. А возможно, он просто – как это обычно бывает в писательской практике – брал за основу оба эксперимента и конденсировал их, чтобы создать промежуточное общество, заимствующее свои характеристики у обоих режимов.

У красных кхмеров Замятин берет идею обезличивания. Каждый член общества, представленного в романе, больше не имеет имени, а просто обозначается нумером – как и сам рассказчик, Д-503, которому поручено описать Единое Государство, созданное на земле после двухсотлетней войны.

В этом унифицированном обществе, где все спланировано для достижения счастья, каждый житель имеет расписанный поминутно распорядок дня, где нет места случаю и нарушать который запрещено: «Каждое утро, с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту мы, миллионы, встаем как один. В один и тот же час единомиллионно начинаем работу – единомиллионно кончаем. И, сливаясь в единое миллионорукое тело, в одну и ту же, назначенную Скрижалью, секунду, мы подносим ложки ко рту и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и идем в аудиториум, в зал Тэйлоровских экзерсисов, отходим ко сну…»[Замятин Е. Мы. М.: Издательство «Э», 2017, с. 17.]