Лукас Бэрфус - Безбилетник

Тут у него за спиной возникает некоторое оживление. Вся эта туристическая братия стоит со своими подносами и прикидывает, куда бы сесть. Это не так-то просто. Приходится следовать неформальной субординации, которая установилась с понедельника, с начала курса. Никто не отваживается сесть. Ждут команды. К сожалению, иерархия не закреплённая, вот они и топчутся. Каждый предлагает другому преимущественное право выбора, указывают носами на пустые стулья, каждый выжидает, никто не отваживается, потому что никто не видит, как бы всем объединиться за одним столом. Не хватает стульев. Комбинаторно неразрешимо. Это понимает каждый. И понимают, кто обусловил эту проблему. Кто заблокировал решающую позицию. Как бы теперь они ни расселись, им придётся группироваться вокруг него. Вокруг человека без ботинка на правой ноге.

Тут один со стрижкой ёжиком берёт на себя роль вожака стаи и с вопросом: «Здесь ещё свободно?» садится прямо напротив Филипа, с бесстыдной ухмылкой, сопровождаемый своим адъютантом, серьёзным молодым мужчиной в оранжевом полиэстеровом галстуке под флисом антрацитового цвета. Остальная стая тоже опустилась, и Филип очутился в гуще болтовни.

Они трещали как утренние птицы, оживая от кофе. Один отряхивался, другая зевала, третья с пяти часов была на ногах и в эти первые часы уже всё посмотрела и хочет теперь рассказать об этом. Она начинает с того, что у её дочери проблемы с завтраком, что имело следствием дискуссию о делах молодёжи, с обычными жалобами и привычными эпизодами в промежутке между ванной и детскими врачами. Каждый мог поучаствовать, и было заметно, как кофеин поднимается им в голову и как занимаются места на лестнице субординации. Один, желая закрепить за собой занятую ступеньку, разогревает историю из вчерашнего дня, явно неприятную и ещё не изжитую. Из-за этой истории тип напротив Филипа скривился так, что стало боязно за его очки, как бы они не сползли с носа.

Я был прав, сказал он затем, мне очень жаль, если некоторые специалисты не желают этого понять. Короткая пауза. Он продолжил: он – как эксперт с тридцатидвухлетним профессиональным опытом – мог бы дать необходимые справки тем, кто захочет прийти к позднему прозрению и пожелает подробного разъяснения.

Реакция на это была ледяная. Мужчина сильно рисковал. Такой риск не полагался ему по статусу. Никто не посмел ничего сказать. И посреди возникшей тишины все взоры вдруг обратились на того, кто сидел тут непрошеным свидетелем и перед кем никому не хотелось выкладывать свою подноготную. Мужчина, который плохо спал. Теперь они это видят. И это внушает им страх. Им не следовало к нему подсаживаться. Плохая прелюдия для семинара.

Вожак стада видит свою ошибку и прижимает уши. Юнец в полиэстеровом галстуке отставляет свою чашку. По-прежнему никто не произносит ни слова. Одна, ничего не поняв, говорит какую-то глупость. На неё раздражённо шикают. Вожак сощуривает глаза, что ему не идёт; стрижка ёжиком ещё дальше удаляется ото лба, череп нависает над лицом, подбородок выдвигается, рот западает, губы приникают к зубам, он троекратно откашливается и хочет набрать воздуха, чтобы начать атаку на чужака, но его адъютант откатывается в сторону и делает на одно движение больше, чем надо, туловище его зависает и выпадает из игры. Предательство. Бегство водителя с места происшествия. Вожак вздрагивает и теряет всякий кураж. Филип сжимается как рукав для запекания, продолжая при этом неподвижно смотреть за окно, в сторону лягушечьих окон, лишь мельком бросив боковой взгляд на этого наголо подстриженного вожака. Который теперь ретируется, встаёт с табурета, берёт чашку, которую тут же снова отставляет, адъютант вновь присоединяется к нему. И так они и стоят, готовые к отступлению.

Группа расползается, отставшие быстро допивают, один запихивает себе в рот остаток маффина с черникой, и скорее прочь, наружу, не оглядываясь.

Азиатская низменность лежит осиротевшая. На плоском экране китаянка без слов демонстрирует первые шаги кун-фу с веером. С полупустой чашкой на столе, с разорванными гильзами сахара, использованным пакетиком чая в ложке между крошками маффина, с объедками, оставшимися от работников туризма, которых и след простыл.

За окном стихает утренний час пик, работающие люди заняли свои места до обеда, а строительные рабочие скоро сядут за свой второй завтрак. Утро веет свежестью, день может сложиться удачно.

Так думают и два тщательно экипированных ловца душ из мормонского Солт-Лейк-Сити, которые мнутся на тротуаре перед окном, считают ворон; на отворотах у них чёрные бейджики с фамилиями. Живописные экземпляры. С уверенностью глядят в вечность. Два претендента в конфирмационных костюмах, но на кого они нацелились, не определить. Филип спрашивает себя, кто попадается на удочку этих ловцов душ. На каком краю надо для этого оказаться? Но только не в этой части города в обыкновенное утро среды. Им бы отправиться в дома престарелых. Утешить пару бабушек. Там люди пребывают в одиночестве, в котором прибывает одна лишь вера в Бога. Там найдутся слёзы для их отглаженных носовых платков. А для самих этих парней нашлась бы чашка чаю и бутерброд с маслом, для двух этих кумовьёв с проездным билетом в милосердие.