Михаил Вольпе - Петух пропел в бухте (сборник)

— Не знаю, говорил ли с вами Фелипе…

— Он говорил со мной сегодня утром.

— Когда же вы сможете зайти поглядеть?

— На прошлой неделе я как раз проходил у Речушки и решил взглянуть на источник, любопытство меня одолело. Он ведь и в самом деле пересыхает. Потому что лежит в стороне от основного направления подземных вод. Когда роешь колодец в низине, вечно приходится идти на риск: либо да, либо нет. Так и с нашей матушкой-землей случается: пройдет дождь, и она вся зазеленеет, а если запасы воды оскудеют, тут уж ничего не поделаешь, пиши пропало.

— Но в земле всегда есть запасы…

— Везде есть свои запасы. Жаль, что ты не можешь попытать счастья на другом участке, например, в котловине ньо Сансао, там, среди фиговых пальм и лиан, воды под землей сколько угодно, точно молока в вымени дойной коровы: стоит рукой коснуться, само потечет. Тогда б у тебя был колодец всем на удивление.

— А если я вырою яму в несколько метров глубиной, как, по-вашему, ньо Анселмо? Сдается мне…

— Я не отговариваю тебя, паренек. Во всяком случае, тот, у кого на участке есть родник, должен пользоваться им, а не смотреть, как вода течет мимо.

— Надо заняться этим, раз вы советуете.

— Я всегда готов тебе помочь. Мое мнение я уже высказал, но у каждого должна быть своя голова на плечах. Да! Я вдруг вспомнил: правду говорят, будто ньо Жокинья собирается увезти тебя в Бразилию?

— Он-то собирается, да у меня душа не лежит.

— Как это душа не лежит, парень?! Или ты здесь клад надеешься отыскать?

— Я не хочу покидать свое дело и своих близких. Как бы то ни было… кто покидает родину, теряет душу…

— Что?! — Анселмо схватился обеими руками за кончики усов, словно за спасительные корни деревьев на краю пропасти. Лицо его сразу стало озабоченным. — Ладно. Молчу, — пробасил он. — У каждого должна быть своя голова на плечах.

— Я не стану смотреть, как вода течет мимо, — повторил Мане Кин только что услышанные слова.

— Значит, ты намереваешься сделать запруду около Речушки?

— Я не стану смотреть, как вода течет мимо, — эхом отозвался Мане Кин.

Анселмо поддержал его:

— Это ты правильно надумал. Всегда стоит помериться силой с природой. Без борьбы, знаешь ли, нет жизни. Это ты хорошо надумал. — Он нагнулся, взял инструменты, положил их на плечо и удалился, не сказав больше ни слова.

Вместо того чтобы продолжать подъем, Мане Кин свернул направо и зашагал по тропинке, которая привела его к неширокому плато вулканического происхождения. Примыкая одним концом к равнине, оно расстилалось, точно большой светло-серый платок. Отсюда можно было видеть все орошаемые земли у Речушки вплоть до рощи диких фиговых пальм и конголезской фасоли, где таился родник. Он сел на корточки, обхватил руками колени и принялся обозревать материнские владения. Большая часть противоположного холма принадлежала нье Жоже. Четко видневшаяся издали цепочка камней отмечала отводной канал; поверху, там, где кончались террасы, холм окаймляли кусты сахарного тростника. Кину нравилось сидеть на закате дня на поскрипывающем при каждом движении туфе и слушать глубокую тишину долин; он любовно оглядывал уступы террас, спускающихся вниз по склону до оросительного канала, тщательно сделанные и ухоженные. Стены воздвигались прочные и строго вертикальные, с вырытыми по краям ступеньками, чтобы можно было переходить с одной террасы на другую. Растения тоже сажались продуманно — каждый вид на отдельной грядке, борозды канала были глубокие, емкие и безупречно прямые. Ценою неимоверных усилий, стойкости и каждодневных жертв поддерживались в порядке эти сооружения, и посадки радовали глаз своей сочной зеленью, хотя многие уже сникли — корни с трудом высасывали из почвы остатки влаги, пытаясь утолить жажду, которая их мучила уже целый год. В месяцы обильных дождей террасы были самым радостным для Мане Кина зрелищем. Картофельное поле разливалось, точно океан, захватывая даже часть выгона ньо Сансао. Вдоль оросительных каналов зеленели ряды фасоли, тыквы, гибкие стебли маниоки, достигавшие человеческого роста; банановые пальмы простирали к небу огромные руки и едва ли не каждый час дарили людям плоды; кукурузные стебли были внизу толстыми, как бамбук, фасоль взбиралась по камням оросительного канала до границы с Большим Выгоном, и все вокруг казалось удивительно мягким, приятным, будто по земле разостлали пушистый ковер.

Таков был мир Мане Кина. Тесный и ограниченный мир: десяток террас на горных склонах, постоянно пересыхающие отводные каналы, наполовину пустой водоем, но ему этого хватало. Хватало потому, что он верил в будущее своей Речушки. Многое не было здесь доведено до конца. Многое только предстояло осуществить: сделать еще несколько террас, вновь вернуть источнику жизнь и, наполнив водоем, напоить наконец досыта жаждущую землю, всю до последнего сантиметра. Эта надежда удерживала его. И все казалось ему по плечу, даже самые дерзкие планы, пока не распались узы и не порвалась нить, привязывающая его к земле…