Ирвин Уэлш - Три истории о любви и химии (сборник)

Мне мало, потому что мне уже почти двадцать восемь, а оргазма долбаного у меня уже четыре года как не было. Все эти четыре года он выпаливал в меня свой обойный клей, потребляя меня, пока я лежала, мечтая о потреблении.

И пока он трахает меня, я составляю в уме свой список:

сахар

джем

хлеб

молоко

фасоль

рис

приправы

пицца

вино

помидоры

лук

зеленые перцы

…а потом, потом я сделала кое-что совершенно провидческое: я прекратила потреблять ради самого потребления.

Жир начал опадать с моего тела. Он начал спадать с моих мозгов. Все стало легче. Началом послужили мои фантазии о нормальном трахе. Затем о том, как я всех их пошлю на… Я начала читать книги. Я начала слушать музыку. Я начала смотреть телевизор. Вдруг я поняла, что снова думаю головой. Я пыталась это прекратить, потому что мне только становилось больно. Но не смогла.

Когда все это переполняет твою голову, оно неизбежно выплескивается и в твою жизнь. Если этого не происходит, тебя может раздавить. Я не позволю себя раздавить.

Не сразу, не сразу мы попали снова в Соупдодж-сити. Кислота, приятель, на хрен, на хрен, больше никогда, никогда, то есть, по крайней мере, до следующего раза. Приезжаю домой, а у дверей меня уже встречает Злобная Сучка.

– Где шлялся? – обвинительным тоном спрашивает она. Слишком, блин, ревнивой становится эта Сучка.

– Глазго, – отвечаю я.

– А зачем? – продолжает допрос она.

– Вечерина Slam на пароме «Ренфрю-Ферри», – лгу я ей. Зачем Сучке знать обо всех моих похождениях…

– Ну и как?

– Нормально, – отвечаю я.

– У меня еще есть «птички» тебе на продажу, только они дома остались, – говорит она.

Офигенно. Еще дерьмового экстази на продажу. Моя репутация скоро так подмочится, что люди будут покупать себе химию у шотландских да ньюкаслских пивоваров. Те таблетки я у Стиво так и оставил, тот, конечно, ни на что особенно не рассчитывал, но сказал, что попробует кому-нибудь их сбагрить.

– Ладно. Зайду попозже, – говорю я ей. Я хотел лишь одного – попасть к себе, выпить чашку чая и курнуть. И тут я вспоминаю, что оставил свою дудку в Соупдодж-сити, вместе с таблетками. – У тебя дунуть есть? Мне очень надо дунуть. Так устал от этой поездочки. Челюсть сводит, будто сломанная. Мне необходимо расслабиться. Даже какие-нибудь транки долбаные подойдут. Мне нужно хотя бы что-нибудь. Мне нужно, и точка, блин.

– Ага, есть и гаш, и дудка, – говорит она.

– Ладно, тогда провожу тебя до дома.

Идем к Злобной Сучке, а там уже Соло, а также парочка приятелей по имени Монтс и Джаско. Соло начинает говорить со мной, а я ни хрена не понимаю. Будто он медленно выдавливает слова по слогам через свой длинный нос. Сучка пошла на кухню чайник поставить и дудок принести, а Монтс встал за спиной Соло с ядовитой ухмылкой и начал языком в щеке ворочать, будто хуй сосет. Они с Джаско ну вылитая пара стервятников, кружащих над большим раненым зверем. Мне стало от этого грустно и жалко Соло. Все это напомнило мне сцену из фильма о Мухаммеде Али, который я смотрел по телику, где он теряет свою живучесть, разбитый Паркинсоном, возможно полученным в результате одного из боев. Злобная Сучка, когда вошла, была похожа на Дона Кинга, у которого страсть к манипуляции проглядывает даже в улыбке неподдельной радости [22].

– Ну, так ты отвезешь за меня товар Абдабу? – спрашивает она.

– Отвезу, отвезу, – отвечаю я.

Абдаб – мой старый дружок в Ньюкасле. Сучка снабжала его товаром, а я возил. Мне не светило, конечно, туда только за этим ехать. И я согласился лишь потому, что хотелось повидаться с Абдабом и его дружками-джорди да сходить куда-нибудь проветриться. Ньюкасл мне всегда нравился. Джорди – те же шотландцы, которые только не могут, бедолаги, на англичан бочку катить, что те им всю малину испортили.

Джаско начинает надо мной прикалываться. Обычно он – ничего мужик, но в последнее время что-то наглеет. Слишком много наркоты, по-видимому.

– Слышь, Ллойд, если у меня башка заболит, то я могу твой парацетамол схавать.

– Чего? – спрашиваю.

– А когда живот прихватит, то и бикарбон сойдет. Что-то я торможу сегодня – никак не просечь, в чем тут фишка.

– Да ладно тебе, оставь парня, Джаско, – говорит Монтс.

– Да нет, ты послушай, – продолжает Джаско, – штука в том, что у меня тогда ни башка, ни живот не болели. Нет и нет. А хотелось мне одного – срубиться на экстази. Так чего же этот парень мне сдал парацетамол и бикарбон? – показывает он на меня.