Ирвин Уэлш - Три истории о любви и химии (сборник)

Только Джеффри открыл рот, как почувствовал на своем лице хлороформную маску. Он попытался оказать сопротивление, но Фредди Ройл, второй из не желавших лишней огласки, был родом из деревни и обладал мертвой хваткой.

Алан Свит подбежал к нему, чтобы помочь удержать их жертву, но Джеффри уже терял сознание.

Постепенно приходя в себя, Джеффри Клементс понял, что связан по рукам и ногам и не может пошевелиться. И, хотя крашеная блондинка по имени Кэнди сидела на нем верхом и трахала анус доктора пристегнутым к животу искусственным членом, а девица по имени Джейд терлась промежностью о его бородатое лицо, Клементс чувствовал себя счастливым и расслабленным.

– У-ух, а-атлично смотритесь! – прокричал Фредди Ройл, снимая всю сцену на видеокамеру в старой квартире Перки. – Да-а, мышечные релаксанты и в самом деле творят чудеса, а, Джеффри, дружище?

В своем полуидиотском счастливом состоянии Клементс смог лишь неслышно простонать в кустистый пах девицы по имени Джейд.

– Многие могут увидеть эту пленку, Джеффри. Конечно же, мы оба знаем, что этого не случится, правда? – с улыбкой обратился к нему Свит.

– Дела как дела, я думаю, – рассмеялся Фредди. – У-yx, смотрится а-атлично!

Ребекка отлично чувствовала себя в «Форуме». Наркотик открывал ей новые стороны в музыке. Все ее волнения прошли – она сидела в чилауте и наслаждалась накатывающимися внутри ее волнами МДМА и музыки. Она посмотрела на Лоррейн, танцующую под апокалиптически безумные звуки гудков и сирен – сумасшедший кошмар мегаполиса, спецэффекты поверх соблазнительно неугомонного брейк-бита. Ребекка поехала в Ливингстон вместе с Лоррейн – развеяться и забыть. Лоррейн танцевала в группе знакомых ей ребят. Джангл впервые звучал в «Форуме» – играли двое лучших лондонских диджеев. Лоррейн выглядела совершенно счастливой. Ребекка подумала о названии своего нового романа: «Лоррейн едет в Ливингстон». Скорей всего, он никогда не будет напечатан. Но это было уже не важно.

И тут, в самом разгаре ливингстонского джангла, с Лоррейн что-то случилось. Она обнималась с кем-то, прижимаясь губами к лицу, которое было рядом с ней весь вечер. И это было приятно. Лоррейн было хорошо. Она была рада, что вернулась в Ливингстон. Вернулась домой.

Штольдорф – живописная, как на открытке, баварская деревушка, расположенная милях в восьмидесяти на северо-восток от Мюнхена на самом краю Байришер-Вальд, густого лесного массива. Теперешняя деревня на самом деле была уже второй под названием Штольдорф – средневековые развалины первой находились в миле от нее; тогда разлившийся Дунай вышел из берегов и затопил часть поселения. Дабы избежать затопления в будущем, деревню перенесли подальше от берега непокорной реки к самому краю горного леса, величественными уступами нависающего над чешской границей.

Гюнтер Эммерих, предки которого жили здесь издавна, избрал умиротворенную, идиллическую деревушку в качестве постоянного места жительства. Когда местную аптеку выставили на продажу шесть лет тому назад, Эммерих решил приобрести ее, оставив суетный мир больших корпораций и жизнь, полную стрессов.

И он не пожалел о своем решении. Гюнтер Эммерих пребывал в довольстве, чувствуя себя человеком, у которого есть все, что ему нужно. К тому же его отчасти тешило ощущение, что именно так его и воспринимали окружающие – пожилой человек, имеющий молодую жену, ребенка, здоровье и достаток. Положение местного аптекаря вкупе со старинными родственными связями создало благоприятные условия для принятия его в жизнь деревенского общества, обыкновенно закрытую для посторонних. Будучи скромным по природе, Эммерих был далек от того, чтобы выставлять напоказ свою удачно сложившуюся жизнь, и потому не вызывал зависти у соседей. Именно это качество и подвело его в корпоративном мире, где люди с куда более скромными способностями взбирались гораздо выше по карьерной лестнице лишь благодаря своему умению громче бить в барабаны. Здесь же, в Штольдорфе, этот недостаток превращался в настоящее достоинство. Местные жители уважали тихого, вежливого и усердного соседа, восхищались красотой его молодой супруги и ребенка. Но, хотя Гюнтер Эммерих имел все основания быть довольным жизнью, в нем присутствовало смутное и фаталистичное беспокойство, будто он предчувствовал, что однажды может лишиться всего, что имеет. Гюнтер Эммерих осознавал, как хрупка жизнь.