Наталья Литтера - Дульсинея и Тобольцев, или Пятнадцать правил автостопа

- Только из твоих рук. Угостишь? Я не кусаюсь.Это был вызов. Ее глаза знакомо блеснули. Вызов принят.

- Мне кажется, что города берет не смелость, а наглость, - Дуня слегка прищурилась. - И вообще - не царское это дело - кормить с рук. Так что решай - берешь или нет?

- Можно не с руки, можно с ложки. Я не гордый.

Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза.

- Хорошо, я это сделаю, но ты не берешь право вето на четвертый вопрос.

Ваня демонстративно оценивающим взглядом смерил последовательно: торт, ложку, Дунину руку. Потом кивнул.

- Мое обжорство меня погубит. Давай, корми. Я продался с потрохами за вторую порцию торта с царской тарелки.

Иван внимательно следил за тем, как ложка отломила кусок торта с красной глазурью, как потом придвинулась к его губам, но не коснулась. И раздался негромкий голос.

- О чем ты мечтаешь? Какая твоя самая главная мечта? Та, которая очень важно, чтобы сбылась?

Он смотрел ей в глаза. А она смотрела почему-то на ложку. Или на то, что было рядом с ложкой? Так вот? Ладно.Ее запястье целиком уместилось в кольце его пальцев. Торт Иван снимал с ложки медленно и аккуратно. И руку ее не отпускал. Под большим пальцем четко слышался пульс. Кажется, учащенный.

Она по-прежнему не смотрела ему в глаза. Он аккуратно слизнул крошку из угла рта. И ответил тихо.

- Главное, это понять - зачем? А поняв - успеть. Наверное, это звучит абстрактно. Но важнее трудно придумать. Мне кажется, это вообще важно каждому. Но, может, только кажется.

Она подняла взгляд. Едва двинула рукой, и Иван тут же разжал пальцы. Ее ладонь подперла щеку.

- Мне кажется, я понимаю. Ты... успеваешь?

Накатило ощущение какой-то... обнаженности. Интимности. Тесной близости. Словно они тут одни. Словно знакомы сто лет и один день.

- С твоей тарелки торт вкуснее, - попытка спугнуть то, что внезапно натянулось между ними, вышла слабой и неубедительной. И Иван сдался. - Я не знаю, успеваю ли я. Но бегу изо всех сил.

Дуня придвинула к нему всю тарелку.

- За главным? Ты можешь отбрасывать и понимать, что вот это - второстепенное? Потому что... потому что бывает, что мы бежим, бежим, а потом, через некоторое время понимаем, что это было всего лишь суетное, и оно не стоило таких усилий. Бывает такое? Мне кажется, что с возрастом я начинаю как-то разделять вот это: главное и мимолетное.

- Дуня, когда ты говоришь «с возрастом»... - он попробовал усмехнуться, но губы не послушались, поджались упрямо. - У меня возникает дичайший когнитивный диссонанс с тем, что я вижу.

Все эти цветы, солнечная кофточка и выбившаяся темная прядь над ухом. Девочка. Какая же ты девочка, Дуня. Какое тут «с возрастом».

- Я понимаю, о чем ты. Мне кажется, что я четко вижу шелуху в своей жизни. Или, как ты говоришь, мимолетное. Но вот как угадать из всего остального, что самое главное? Не знаю. Наверное, надо очень внимательно смотреть и слушать. В современном ритме это трудно, почти невозможно. А бывает еще знаешь как? - Иван зеркальным жестом подпер щеку - Ты что-то отбрасываешь как мимолетное. А оно возвращается. И оказывается главным. Может быть, даже самым главным. Или мне снова кажется.

И после слова были уже лишними. Две пары карих глаз - одни почти счерна, другие коньячные - говорили друг с другом без слов. Тишина была внешней и абсолютно условной. И она нарушилась подошедшим официантом. Царское: «Счет, пожалуйста» прозвучало хрипловато и негромко.

- Последний вопрос. Твои часы. Откуда?

- Эти? - перевел взгляд на запястье. Честный ответ дался теперь совсем легко, как дыхание. - Деда. Он был жутко идейный. Партийный. Знаешь, за что я больше всего не люблю этих... бывших хозяев страны? Не за то, что запудрили мозги нескольким поколениям. А за то, что потом бросили их как беспомощных котят. Я до сих пор помню лицо деда, когда он узнал, что его родной, горячо любимой партии больше нет. Он стоял с партбилетом и так растерянно спрашивал у нашего соседа: «Саша, а куда же теперь взносы нести?». - Удивления от того, что рассказал об этом - очень личном, и о чем не спрашивали - уже не было. Лишь добавил тихо, но с чувством: - Сволочи. - А потом все-таки выдохнул и сумел переменить тон. - Ну да ладно, это все равно давно в прошлом. Я могу задать один встречный вопрос?

- Давай.

- Экскурсия окупилась? Оно того стоило? - и, после паузы: - Тебе было интересно?

- Да.

Ответ прозвучал просто. Искренне. Что не помешало им повздорить по поводу счета. Но, наверное, больше по привычке. В кожаную папку легла банковская карта, на которой было написано «Иван Тобольцев».