Николай Коняев - Марсиане (сборник)

— А как же иначе. Чего ж не торговать, если берут.

— Ну! Нехитрое это дело. И позорного ничего нет.

Коленков не стал отвечать ему. Остановилась возле его ягод молодая накрашенная бабенка и спросила: «Сколько?»

Совсем не хотелось отдавать этой бабенке ягоды по три рубля, вообще не хотелось ей ничего продавать, но на него смотрел Марасевич, и Коленков, не таясь, ответил: «Три!»

— Вот! — наставительно сказала бабенка, поворачиваясь к своему спутнику. — А ты говорил, ходить не надо. Я–то уж знаю, когда говорю. Полкило мне…

— Ты чего же это, Алексей Петрович, делаешь? — испуганно прошептал Марасевич, когда бабенка отошла. — Ведь сказал Морозов, что по пять рублей смородина сегодня идет.

— Вот пускай и продает по пять! — ответил Коленков. — А мне и трех, Василь Степанович, хватит.

И, уже не таясь, закричал во весь голос.

— По три рубля кило! Смородина, с куста только снятая!

Покупательница, уже попросившая было морозовского сынишку взвесить ей килограмм ягод, переметнулась к прилавку Коленкова:

— Два кило!

Пока Коленков отсыпал ей ягоды, за покупательницей выросла небольшая очередь.

— А! — Марасевич махнул рукой. — Не толпитесь, гражданочки! У меня тоже в такую цену смородина!

Когда появился в ряду Морозов, ведра соседей были почти пусты. Завистливо глянув на них, Морозов прошагал к своему месту.

— Ты что же, стервец! — накинулся он на сынишку. — Ты что глазами моргаешь? Люди торгуют, а ты спишь, да?!

И, размахнувшись, вмазал пареньку затрещину.

— А–а! — разевая желтый от золотых коронок рот закричал тот. — А ты посмотри, по скольку они торгуют. Они по три рубля отдают, а ты за пять велел продавать!

— Вот как?! — разъяренный Морозов обернулся к соседям. — Это что, так, да?

Марасевич сник как–то под бешено скачущими морозовскими глазами, но Коленков только презрительно выплюнул изо рта окурок и, затоптав его, закричал:

— С куста смородина! Всего ничего осталось! Налетай, бабы, пока ягоды есть! За три рубля кило!

— Ты что–о?! — Морозов схватил его за грудки. — Ты что, гад, а?!

— Кыш! — заорал на него Коленков. — Кыш, тебе говорят, морда спекулянтская!

И, оттолкнув Морозова, повернулся к остановившейся возле него женщине. — Вам сколько, мадам?

— Все вешайте, что есть, — отвечала мадам.

— А я как же! — заволновалась стоящая сзади старушка. — Я раньше ее подошла!

— А ты у него спроси… — Коленков кивнул на Марасевича. — Он тебе, бабушка, из уважения к твоему возрасту и ограниченной пенсии — за ту же цену продаст.

Старушка быстро переметнулась к Марасевичу.

— Мне тоже, милок, отдавай все! — сказала она. — Все, что у тебя есть. Сколько ни хожу на рынок, а за три рубля еще не видела сейгод смородины!

Марасевич быстро взглянул на Морозова, потом снова на старушку, потом на Коленкова.

— Давай–давай! — сказал тот. — Не мешкайся… Не сидеть же мне, тебя ожидаючи.

Стараясь не смотреть на Морозова, Марасевич пересыпал в старушкину кошелку оставшиеся ягоды.

Первые километры от города проехали молча. Наконец, когда дорога нырнула в лесок, когда уже ничего не осталось вокруг от города, Коленков облегченно вздохнул.

— А быстро мы с тобой отторговали, Василь Степанович! — сказал он. — И двух часов не стояли.

— Быстро…

— Ну–ну! — подбодрил его Коленков. — Не печалься о своих рублях. Ты сосчитай, сколько бы здоровья потерял, за прилавком стоючи.

— Потерял бы… Конешное дело, потерял бы…

— Ну, вот! А ты денег жалеешь? Да если тебе деньги надо, на! Я тебе свои отдам!

— А! — отмахнулся от него Марасевич. — Ты что думаешь, ты рабочий, дак один такой, что за прилавком стоять не хочешь? Да мне, если хочешь знать, и деньги эта поперек горла стоят, когда весь день там проторчишь!

— Во–о! — Коленков поднял вверх палец. — Теперь, сосед, я тебе верить начинаю, что и в самом деле ты на шахте вкалывал. А то ведь сомнение брало… Разве может рабочий человек в спекулянта превратиться?

— Ве–рю… — передразнил его Марасевич. — Ты что думаешь, другие не хочут продать быстрее? Хочут. Просто, какая цена назначена, по той и торгуют.

— Как это?!

— А так вот. Порядок такой.

— Чепуха! — Коленков помотал головой. — Дурной это порядок, и мы с тобой, как рабочий класс, правильно поступили — разломали его начисто.

— Революцию, что ли, считаешь, сделали?

— Выше бери. Пе–ре–строй–ку! Перестройку мы сегодня с тобой, Василь Степанович, совершили. Отныне каждый может на базар ездить и как хочет свою ягоду или овощ торговать.