Бхишам Сахни - Девушка с делийской окраины

От этих слов у Булаки ком подкатился к горлу. Опираясь на посох, он поспешно встал.

— Тяжело родителям расставаться с родной дочерью, — проговорил он. — Но ты пойми, Чаудхри, твоя дочь отправляется в свой собственный дом.

— Это ты все торопил нас, Булакирам, — со слезою в голосе отвечал Чаудхри, — мы толком даже и попрощаться-то с дочкой не успели. Дал бы нам еще денька два-три, мы бы музыкантов пригласили, праздник устроили, кока-колой угостили.

При этих словах мать невесты горько зарыдала. Не в силах сдержаться, она обняла дочь и, вытирая нос концом накидки, сквозь слезы проговорила:

— Если уж ей суждено, то кока-колу она будет пить и в своем собственном доме.

— Не беспокойся, мать, — еле сдерживая слезы, согласно кивал головой Булакирам, — будет Басанти пить кока-колу, непременно будет!

— Моя самая младшенькая, самая любимая, — сквозь слезы причитала мать. — Взрастила я ее в любви и ласке, а теперь она уходит от нас. И опустеет дом наш.

На проводах дочери оркестра может и не быть, друзья и знакомые тоже не обязательно должны присутствовать — проводы могут состояться и без этого. Однако какие же проводы обходятся без слез? Поэтому, провожая дочь в дом мужа, мать Басанти заливалась в три ручья, искренне убежденная, что младшенькую воспитала в любви и ласке и что для них с мужем Басанти точно зеница ока.

Никому и невдомек было, что накануне между Чаудхри и Булакирамом состоялась обычная торговая сделка — без дружеских объятий, без объяснений во взаимной любви и привязанности.

— С тебя, Булакирам, причитается еще пятьсот рупий, — начал Чаудхри. — Ты выкладываешь мне эту сумму — и можешь забирать товар.

— Это почему же с меня причитается еще пятьсот рупий? — возмутился портной. — Уговор был — тысячу двести. Из них девятьсот я тебе уже отдал. Значит, с меня причитается триста рупий.

— Да, конечно: три сотни по прежнему нашему уговору, а еще две сотни — за ребенка. Неужели это не стоит двухсот?..

— А ты не подумал, что люди плеваться станут, когда узнают, что я женился на брюхатой? — не дослушав его, завопил Булаки. — Пусть люди говорят что угодно, я стерплю, но за что я должен тебе еще две сотни?

— От меня-то зачем скрываешь, Булакирам? Женился ты трижды, а ребенка ни у одной ведь не было, — коротко урезонил его Чаудхри. — Поэтому все жены от тебя и сбежали. Учти, что я прошу только две сотни. Другой бы на моем месте заломил все пятьсот, а то и тысячу. Когда в твоем доме появится ребенок, кто посмеет сказать что-нибудь против тебя?

Припертый к стенке, Булакирам хмуро смотрел в сторону. В конце концов он выложил пятьсот рупий.

Однако сейчас, провожая дочь, родители Басанти со слезами на глазах ласково гладили ее по голове, желали долгой и счастливой супружеской жизни: «В молоке тебе купаться и приносить только сыновей!»

А Булаки стоял рядом и тоже еле сдерживал слезы.

Отец, мать и Раму помогли Басанти сесть в скутер. Натянув конец покрывала почти до самого подбородка, Басанти уселась рядом с Булаки. Подбрасывая пассажиров на выбоинах, скутер промчался по улицам и затормозил перед входом в мазанку Булакирама.

И вот сейчас Булаки стоял перед нею, держа в руках целую стопку детских рубашек и распашонок.

— Ты только взгляни, рани моя, это все для твоего ребенка. Я еще раньше сшил. Тут все есть, даже шапочки.

При виде детского приданого в руках Булаки глаза у Басанти округлились. Она растерянно переводила взгляд с детских вещей на портного. Рубашонка с голубой каймою, на зеленого цвета шапочке — белая кисточка, распашонки — нарядные, яркие.

На душе у Басанти сразу стало теплее.

— Ну как, нравится? — довольный произведенным впечатлением, спросил Булаки. — Пусть только родится поскорей, я сделаю еще лучше. Детское шить очень трудно: чуть-чуть не так — и все насмарку… Это я все из остатков сшил.

Басанти почувствовала, как в ее чреве шевельнулся ребенок, и ей сразу стало легко и хорошо. Наконец-то и ее ребенок получит пристанище, и, когда он родится, она будет поить его из бутылочки, как делала тетя Сушма, накупит ему разноцветных игрушек, а спать он будет в расписной колыбели.

— Нравится? — качнув колыбель, спросил Булаки. — По краям, видишь, я повесил крохотные бубенчики и цветочную гирлянду. Из японских ниток очень красивые цветы получаются.

Напряжение постепенно ослабевало. Глаза у Басанти стали слипаться, еще минута, и она погрузится в глубокий сон, где не будет ни крадущегося по ее следу Барду, ни змеиных глазок отца, не будет и безотчетного страха, что за нею постоянно гонятся какие-то страшные демоны.