Андре Асиман - Назови меня своим именем

Затем он наливает себе еще.

– Слушай, амиго, надеюсь, ты не думаешь, что я собираюсь платить за все это.

Во мне наконец заговорил мой меркантилизм. Он, должно быть, предвидел это. Должно быть, проделывал это миллион раз. Приходит с опытом, вероятно.

– Вот, выпей еще, во имя дружбы.

– Дружбы?

– Тебе нечего бояться.

– Я не буду с тобой спать.

– Возможно, нет. Но может и да. Вся ночь впереди. И у меня еще есть шанс.

С этими словами он снимает фуражку, высвобождая копну таких длинных волос, что я не могу взять в толк, как такая огромная масса могла уместиться под такой маленькой кепкой. Он оказался женщиной.

– Разочарован?

– Нет, наоборот.

Тонкие запястья, застенчивый вид, гладкая кожа, взгляд, лучащийся нежностью – словом, не вульгарность, но волнующее обещание невероятной сладости и целомудрия в постели. Был ли я разочарован? Возможно – потому что пикантность ситуации исчезла.

Ее рука коснулась моей щеки, задержавшись на какое-то время, словно пытаясь умерить шок и удивление. Теперь лучше?

Я кивнул.

– Тебе не помешает выпить.

– И тебе тоже, – говорю я и сам на этот раз наполняю ее стакан.

Я спросил, зачем она нарочно вводит людей в заблуждение, заставляя думать, что она мужчина. Я ожидал услышать, Так безопасней для работы, или что-нибудь более игривое, например: Ради таких моментов .

Она хихикнула, на этот раз открыто, как будто речь шла о неудачном розыгрыше, результат которого нисколько ее не обескуражил и не расстроил. Так я и есть мужчина, сказала она.

В ответ на мое изумление она кивнула несколько раз, словно это тоже являлось частью розыгрыша.

– Ты – мужчина? – спросил я не менее разочарованно, чем когда выяснилось, что она – женщина.

– Боюсь, что так.

Оперевшись локтями на стол, он наклонился вперед и почти коснулся моего носа кончиком своего и сказал:

– Ты мне очень-очень нравишься, синьор Альфредо. И я тебе тоже очень-очень нравлюсь. И чудеснее всего, что мы оба это знаем.

Я в упор смотрел на него, на нее – кто разберет.

– Давай выпьем еще, – сказал я.

– Я как раз собирался предложить, – произнес мой проказливый друг. – Ты хочешь меня как мужчину или как женщину? – спросил он/она, как будто можно было повернуть вспять процесс эволюции.

Я не знал, что ответить. Хотелось сказать, Я хочу тебя интермеццо. Поэтому я произнес, Я хочу оказаться с обоими, или между ними.

Кажется, он такого не ожидал.

– Негодный шалун, – произнес он, как если бы впервые за вечер я по-настоящему смог шокировать его своим до крайности развратным ответом.

Когда он встал, чтобы пойти в уборную, я заметил, что это и в самом деле женщина, в платье и на каблуках. Я глаз не мог оторвать от ее восхитительной кожи и прелестнейших щиколоток.

Она снова рассмеялась, признавая, что в очередной раз провела меня.

– Присмотришь за моей сумочкой? – спросила она, должно быть, почувствовав, что если не попросит меня последить за ее вещами, я расплачусь по счету и покину бар.

Вот, в двух словах, то, что я называю синдромом «Святого Климента».

Раздались аплодисменты, его рассказ был принят очень тепло. Нам понравилась не только история, но и сам рассказчик.

– Evviva il sindromo di San Clemente , Да здравствует синдром «Святого Климента», – произнесла Straordinario-fantastico.

– La sindrome, – поправил кто-то, сидевший рядом с ней.

– Evviva la sindrome di San Clemente! – провозгласил другой мужчина, которому, очевидно, не терпелось выкрикнуть хоть что-нибудь. Он в числе небольшой группы явился на ужин с опозданием и при входе, словно объявляя всем о своем прибытии, на отчетливом римском диалекте взывал к владельцам ресторана Lassatece passà , дайте пройти. К тому времени ужин был в самом разгаре. Его машина не туда свернула у Мильвийского моста. Потом он не мог найти ресторан, и так далее. В результате он пропустил первые две подачи блюд. Теперь компания, приехавшая из книжного магазина в его машине, сидела в самом конце стола и довольствовалась последними сырами, оставшимися в заведении. Плюс два пудинга на каждого, и это все. Он компенсировал нехватку еды избыточным количеством вина. Он слышал большую часть речи поэта о «Святом Клименте».

– Я нахожу всю эту климентщину очаровательной, – сказал он, – хотя не думаю, что твоя метафора лучше вина поможет нам разобраться в том, кто мы есть, чего хотим, куда движемся. Но если назначение поэзии, как и вина, заставить наше зрение двоиться, тогда я предлагаю еще один тост, пока мы не выпьем достаточно, чтобы увидеть мир четырьмя глазами – а если вовремя не остановимся, то и восемью.