Андрей Бинев - Тихий солдат

Однако о нем всерьез заговорили в Ставке после январской, сорок второго года, торопецкой операции. Его 249-я стрелковая дивизия входила в 4-ю армию генерал-полковника Еременко. В Торопце, известном еще с тех пор как там сначала крестился сам Александр Невский, а потом отбивались атаки литовцев в Ливонскую войну, немцы еще с августа 41-го устроили огромные склады с военным имуществом. Ударной армии Еремина не хватало ни боеприпасов, ни горючего, ни даже питания для солдат. Он вызвал к себе Германа Федоровича и, обняв, попросил так, как просят только младшего брата:

– Помоги! Ты можешь… Возьми станцию и город. Только не дай им взорвать склады! Иначе нам конец! Дом горит! Наш дом…! Видишь ты…, горит!

Герман Тарасов сразу понял, какой дом имеет в виду Еремин – тот, что был подведен русской историей сотни лет назад под их общую крышу и что немцы подожгли в конце июня сорок первого года со всех сторон. Вроде бы отбросили их подальше от Москвы, но они были еще сильны и черт знает, откуда пополнялись новой силой, новой техникой, продуктами, лекарствами.

Герман Федорович получил тогда ранение, но командовал боями прямо с носилок. Чуть не отняли ногу. Представить только себе – одна из немецких рот сдалась его людям без боя, без единого выстрела! И это в январе 42-го! Станцию взял полк, состоявший из одних пограничников. Почти все там и остались. Но дивизия Тарасова умудрилась сначала отрезать немцев от западного направления, куда они пытались отступить (точно так же, как это случилось за несколько веков до этого с литовцами), а потом прижали их с востока и севера. Трофеями с немецких складов кормилась Ударная армия Еременко еще очень долго.

Вот тогда о Германе Тарасове и заговорили в Ставке. Он тут же получил новое назначение. Даже не успели зарубцеваться раны.

– Настоящий русский офицер! – восхищенно сказал в Ставке о нем Еременко и тут же осекся, потому что такое словосочетание в те годы больше было похоже на донос. А уж доносчиком-то он никогда не был.

Кто-то из присутствовавших старых генералов закивал и тут же торопливо поправил впечатление:

– Внук ссыльного поляка, между прочим. Мать – учительница. Уральцы… Самородок! Большевик! Хоть и молод еще…

Все с облегчением выдохнули.

Однако от 70-й армии резерва Ставки его отставили с непонятным раздражением. Заменили генерал-лейтенантом Галаниным.

Попытка разгромить центральную немецкую группировку в конце 42-го полностью не удалась. Армия, за которой не успевал обоз, попала в Севскую операцию неперевооруженной, усталой. Хотя это была единственная из всех занятых в той операции армий, которая сумела, несмотря на недостаток боеприпасов и питания, занять выгодные позиции. Генералу Тарасову все же удалось, в конечном счете, прорвать немецкую оборону ценой огромных потерь и со скрипом продвинуться на запад. Линию фронта с трудом выровняли, хотя и оставались еще опасные уступы. Наступление остановили из страха попасть в котел и перешли к позиционным боям. Его отозвали и приказали принять 24-ю армию. С начала апреля генерал Тарасов жил дома, в служебной трехкомнатной квартире на улице Горького, напротив Столешникова переулка.

Маша Кастальская, в форме старшего лейтенанта НКВД, тяжело дыша, буквально влетела в квартиру генерала. За ней несмело топтался высокий молчаливый увалень в сержантской форме. Он испуганно козырнул, увидев генерала, застегнутого на все пуговицы, и парадно вытянулся. Герман Федорович мазанул рассеянным взглядом по лицу солдата, что-то далекое кольнуло его в сердце. Но он не успел вспомнить, потому что Маша буквально повисла на нем и отобрала все внимание.

– Герман Федорович! Как хорошо, что вы здесь…

– Господи, Машенька! Ты ли это! Я только вошел…, представь. Сколько же мы не виделись?

– Много, много… Я уезжала…на учебу…сперва в Новгород, потом в Хабаровск… И еще…далеко… Куйбышев, Челябинск. Меня там задержали надолго…, а вы все на фронте…

– Да вот…прибыл, как говорится… Новое назначение. Мои-то в эвакуации все еще, на Урале, в Нижнем Тагиле. Пытаюсь их вызвать…, но не дают пока… Да и некогда. А ты теперь здесь? Все там же, в Ветошном? Жаль Наденьку… Я ведь тогда на похороны не успел. Не вышло… Я потом, позже, на могилу приезжал. Прости уж…

Маша обернулась назад и как будто вспомнила, что пришла сюда не одна.

– Да вот же, Герман Федорович! Разве не узнаете?

Генерал осторожно отстранил рукой Машу в сторону и с серьезным любопытством вгляделся в лицо солдата, вытянувшегося в струнку у двери.