Андрей Бинев - Тихий солдат

Последнее он уже ревел так, что казалось, будто сейчас стекла задрожат. Семен Михайлович вдруг побагровел и с силой топнул ногой в высоком кавалерийском сапоге:

– Не сметь! Капитан, не сметь!

Стирмайс ошеломленно остановился и попятился:

– Да как же, Семен Михайлович…, это же вредительство. Это же заговор!

– Идиот! Какой заговор! Он же в себя стрелял. Тарасова отпустить! Пусть идет. Завтра разберемся. И не трогать его! Ясно, капитан? Головой отвечаешь! Я тебя в порошок сотру! Ты меня знаешь! На фронт поедешь, в самое пекло, вот в таком виде, в каком ты есть!

Павел не помнил, как сдал оружие, как вышел из наркомата, как дошел до Ветошного. Маша болела, сильно простыла и была дома. Она уже два месяца никуда не выезжала и занималась на службе переоформлением дел из-за введения новых званий и новых же канцелярских форм. Вывезенный в сорок первом году архив уже вернули назад и заново сортировали. Нужно было отмечать погибших, комиссованных по ранению и выделять в отдельное хранение без вести пропавших. Их имена вносились в отдельный список и передавались в другое управление, которое уже по-своему занималось ими. Потом оттуда приходили запросы на тех, кто когда-то служил с пропавшими в одном отделе, и вновь писались списки, сверялись и захватывали все новый и новый круг людей. Все это требовало срочности. Она страшно уставала, даже немного похудела.

Короткий рассказ Павла о том, что с ним случилось, поверг Машу в отчаяние.

– Ты, наверное, не досмотрел как следует?! – Маша не могла даже плакать, – Спрятал он, должно быть, тот браунинг в портфельчик, или за поясом держал, на пояснице…

Она смотрела на Павла широко распахнутыми неподвижными глазами, в которых было уже почти окончательное понимание ужаса его положения.

– Да нет же! Нет! – горячился теперь Павел, сидя на табурете на крошечной кухоньке, – Я его как следует…, как положено… В портфеле были две бумажки и свернутая карта, тоненька такая… И ни одного отделения больше. Там спрятать ничего нельзя, даже перочинный ножик. Я еще по карманам его постучал, по галифе…, сзади, поясницу прощупал. Я же опытный, знаю, как, что и где можно спрятать. Понимаешь, они меня учили…Саша Пантелеймонов и Женька Рукавишников. Прятали на себе оружие…, а эти ведь всё умели…не то что капитан Стирмайс …орать только да зыркать горазд …, но ведь я все равно находил. По часам засекали… Десять секунд…не больше мне было надо. А тут этот полковник, франт этот! Да он дитя рядом с ними был… Кавалерист…, чего он может спрятать-то!

– А в сапоге, в сапоге!

– Они у него как влитые были. Я еще подумал, что тесные, ходить неудобно и снять тяжело… Начищенные, блестели, как у кота…ну это…! Сама понимаешь… Да к тому же, он был спокоен, только слегка совсем нервничал, что из-за адъютантов опаздывает к Семену Михайловичу. Сам же ТТ из кобуры вынул. Положил на стол, а потом ко мне подошел. Анна Марковна все видела!

– Ну, подумай, Паша, подумай! Может быть, ты что-нибудь все-таки упустил?

У Павла вспыхнули глаза, он еще больше покраснел, резко поднялся:

– Да что ты такое говоришь! Если я упустил, так меня к стенке надо. Понимаешь? К стенке!

– А если не упустил? – вдруг печально покачала головой Маша и устало села на табуретку, потому что до этого стояла перед Павлом, очень близко, – Если не упустил? Выходит, Семен Михайлович…сам…лично? Ты станешь доказывать, что досмотрел полковника как следует, а это означает… Ты сам понимаешь, что это означает, Павел! Они из тебя выбьют признание, что ты не досмотрел как следует полковника…

Павел опустил голову, вышел в коридор и оглянулся:

– Так и так мне крышка, Маша! Я это сразу понял.

Маша вдруг вскочила, отчаянно блеснула глазами и, оттолкнув Павла, метнулась в ближайшую комнатку.

– Это мы еще поглядим! Герман Федорович здесь. Его командующим 24-й армии только что назначили. Он на формирование приехал… А 70-ю сдает… Надо к нему, немедленно! Собирайся! Только быстро! Времени нет… Эти в любую минуту могут явиться и тогда пиши пропало, Паша! Кроме Германа Федоровича помочь нам больше некому.

– А где он? Как мы его найдем?

– Как найдем, как найдем! У них квартира на Горького. Пятнадцать минут пешего ходу отсюда, а то и меньше! Ну, что замер!

Молодой генерал-майор Герман Тарасов, которому это звание было присвоено, как и говорил полковник Полнер, еще в 41-м, когда он был только-только назначен командующим оперативной группы войск 39-й стрелковой армии, относился к своему служебному росту очень прагматично и даже холодно. Он хорошо знал, что в войну войска вступили почти без полководцев, и скорое отступление от границ к Москве как раз и было вызвано тем, что опытного командования почти не было. Накануне войны армия была обескровлена чередой арестов в высшем звене. Вокруг было пусто. Еще в академии в 37-м году он терялся от того, что происходит – на занятие иногда не приходили не только некоторые слушатели, но бывало, что и преподаватели, имевшие опыт в войне еще с Первой мировой или с гражданской. Они бесследно исчезали, а их места долго никем не заполнялись. Поэтому присвоение ему в 35 лет генеральского чина не только не обрадовало, но даже и несколько расстроило его. Ему казалось, что он взял чужое, хотя не было такого, кто посмел бы обвинить его в неучености, в скороспелости, и тем более, в карьеризме. Он прятал глаза от своих, хмурился и чувствовал, что как будто стареет раньше срока – это в тридцать-то пять! И боялся! Отчаянно боялся не врага, а своих, потому что видел, как безжалостно уничтожаются куда более опытные, чем он, люди. Он понимал, что так и до него дело дойдет. Вопрос лишь времени и обстоятельств.