Андрей Бинев - Тихий солдат

Он повернулся к Солопову и Тарасову и мрачно приказал:

– Следуйте в расположение. И отставить пререкания!

Капитан с презрительной усмешкой посмотрел на Павла. Он медленно достал из кармана ириску, разорвал зубами прилипшую к ней обертку и с показным наслаждением кинул ее в рот. Потом поправил плоский, прямой козырек фуражки своими музыкальными пальцами и что-то лихо просвистел сквозь тонкие, полусжатые губы. Потом он, не глядя на своих солдат, негромко приказал:

– По местам. Поехали… Еще одна баба с воза!

Солдаты, толкаясь, полезли в кузов.

Вдруг Павел вздрогнул и энергично махнул рукой:

– Стойте! Стойте!

Вербицкий с еле сдерживаемым раздражением оглянулся на него:

– Что еще!

– Мое личное оружие! Они забрали, пусть отдадут!

Вербицкий с яростным ожесточением крикнул капитану:

– А это вы по какому праву?!

Капитан, не глядя на своих солдат, забравшихся уже в кузов, выдавил из себя:

– Оружие ему верните… Его штатное оружие, а не то, что он собрал там…

Младший сержант с разбитым носом сердито протянул из кузова автомат. Он хотел уже было бросить его на дорогу, но Павел успел подскочить и перехватить за ремень. Из выхлопной трубы вылетел черный дымок, хлопнула пассажирская дверь кабины, за которой скрылся капитан. Павел еще раз разглядел у него на виске сквозь пыльное стекло нежную синюю родинку и то, как он перекатывает за щекой ириски. Это с болью отозвалось у него в сердце, даже перехватило дыхание. Он побледнел и с силой сжал в руках автомат, но Солопов положил свою ладонь на ноздреватый ствол и придавил его к земле.

– Отставить! Пусть едут.

Полуторка и немецкий вездеходик, полный трофейных коробок, потянули дальше по шоссе на восток.

Павел долго смотрел вслед уже ожившей, заполнившейся гулом голосов и шарканьем ног дороге. Он нервно сунул правую руку в карман и ощупал так и не обнаруженный капитаном кастет, что он отобрал у молодого немца. Павел подумал, что такого трофея маловато за все то, что с ним приключилось, но пусть хотя бы он останется на память.

Война заканчивалась через несколько дней. Теперь уже нужно было думать о том, где и как жить дальше. Ждет ли его Маша? Да и что он будет делать рядом с ней в чужой теперь Москве? Может быть, домой? Начать все с начала?

А если все-таки в Москву, к Маше? Он расскажет ей всё заново, и про эту встречу тоже. Кто знает, как все еще обернется? А вдруг еще встретится ему человек с маленьким синим пятнышком на виске и он, наконец, выполнит последний приказ младшего лейтенанта Куприянова?

Павел думал об этом по ночам, глядя в проясняющееся небо. А где-то совсем рядом всю ночь голосил простуженным голосом добросовестный соловей, спать не давал. Его не интересовала война, он планировал свою будущую жизнь, короткую, но правильную, как велела природа.

Павел поселился в узкой длинной комнате, темной и влажной, в Старом Толмачёвском переулке в Замоскворечье. Он въехал сюда почти сразу после приезда в Москву в конце июля сорок пятого года. Совсем рядом тяжело, по-мужлански, дышал днем и ночью темно-серый семиэтажный дом милицейского общежития. Оттуда вечно слышались нетрезвые крики, случались там и драки, и даже время от времени постреливали – не то от полноты чувств после трудового дня, не то от какой-нибудь нечаянной радости или гнева.

Этот древний московский район вообще-то всегда был полон татарами, испокон веков жившими от Ордынки до Якиманки, вблизи Большой Полянки, на Большой Татарской, в переулках и тупичках, упиравшихся в узкую, деловую, но и веселую, шумную кабацкую Пятницкую. Еще в средневековье здесь селились торговые посредники и толмачи, связывавшие хитрыми восточными узелками московское княжество с далеким ордынским ханством. Река отделяла этот поначалу мятежный мусульманский район от Кремля, а мосты, напротив, соединяли между собой две враждующие власти: великокняжескую и пришлую, ордынскую.

Замоскворечье постепенно превратилось в город-вассал, отгороженный от столицы не только рекой, но и крепостными стенами Кремля и монастырей, а также многочисленными московскими посадами. Московский пограничный периметр со стороны реки охранялся стрельцами и ремесленниками-ополченцами очень и очень строго. Но верх в конечном счете взяла предприимчивость, как одних, так и других. В торговом замоскворецком районе стали селиться русские, а татары, люди ушлые во всем, заключили с ними добрый мир. Над Замоскворечьем повисли десятки ярких солнц в виде отражений главного светила в золотых главках храмов и церквей. Они переглядывались с такими же чудными куполами по другую сторону реки и переговаривались по праздникам и будням тяжелыми языками колоколов.