Андрей Бинев - Тихий солдат

А как же тот барон и старый еврей, смотревшие друг на друга прощальными, всё понимающими глазами перед немецкими «сверхчеловеками», которых та инструкция никогда бы не коснулась? Это ведь всё тоже война! Только она началась много раньше пушек и бомбежек. Это и есть ее тайные приводные ремни, ее чудовищное уродство, ее предательство, цена ничтожества, которая входит в общую цену победы. Может быть это имел в виду капитан с родинкой на виске? Тогда кто он такой сам, он, предавший двадцать своих же разведчиков?

…Павел стал спускаться вниз, сделав первые два осторожных шага. Он слепо повел рукой по стене и нащупал такой же выключатель, как в спальне. Под низким потолком вспыхнул неяркий, желтоватый свет. На деревянном топчане с тонким матрацем (а таких лож тут было не меньше десяти) ничком лежал Альфред Адлер. Он испуганно приподнял голову, но его глаза очень быстро вспыхнули возмущением.

– Ich bin ein deutscher Proletarier…, Sozialist, Hitler kaputt! Почему я есть здесь? – вскрикнул он с горечью и тут же вскочил на ноги.

Павел опустил взгляд и уставился на его ладные сапоги. Немец проследил за глазами русского и тоже, несколько растерянно, посмотрел на свои сапоги, потом внимательно оглядел разбитые ботинки Павла.

Тарасов, не спеша, подошел к низкому деревянному топчану, стоявшему параллельно с тем, на котором всю ночь ничком провалялся немец, сел на него, натужно вздохнул и стало быстро расшнуровывать свои башмаки. Потом он медленно, словно совершал какой-то особенный, важный ритуал, размотал обмотки, неторопливо снял обувь и аккуратно поставил ее перед собой. Обмотки он бережно уложил сверху.

Павел чуть склонил набок голову и взглянул со стороны на свои разбитые ботинки так, словно любовался ими, или, быть может, прощался.

Немец не спускал с Павла настороженных глаз. Павел пошевелил обнаженными пальцами ног и поднял тяжелый взгляд на Альфреда.

– Nein! – воскликнул с ужасом в глазах Альфред и густо покраснел, – Nein!

– Что значит, «найн»? – спокойно, почти даже ласково сказал Павел.

Так многоопытные, мудрые учителя обращаются к упрямым ученикам, прежде чем вынудить их сделать что-то важное, хоть и неприятное.

– Nein! Nein! – твердо повторил немец и отрицательно стал водить длинным пальцем у себя перед носом.

– Это ты своему фюреру скажи «найн»! – уже с угрозой в голосе молвил Павел, – А русскому солдату ты так говорить не смеешь! Нет у тебя, фриц, больше таких прав!

– Ich bin ein deutscher Proletarier! – повторил Альфред, как будто уже сдерживая рыдания.

– Немецкий пролетарий? Поздно вспомнил. Раньше надо было. Ты знаешь, что здесь в подвале евреи прятались? А вы их уморили! Заморозили, сволочи! Заживо! Снимай сапоги, фашист! – Павел поднялся и голой ногой подкинул в сторону немца свои расшнурованные башмаки. Обмотки разлетелись в стороны.

– Ich bin kein Faschist! Ich bin ein deutscher Proletarier… – обиженно кривя губы, крикнул в сердцах Альфред.

– Позже разберемся, кто тут фашист, а кто пролетарий! А сейчас скидовай сапоги! Ну!!! – Павел сжал кулаки и с грозным видом навис над Альфредом. Он был и выше, и грузнее немца, а тот ведь и так уже весь сжался, краска резко спала с его лица, глаза в синих кругах обиженно мерцали. Потерять сапоги на войне дело вообще мерзкое, а уж отдать их без боя, без сопротивления – унизительно вдвойне. Для солдата это также горько, как для офицера лишиться личного оружия. Все равно, что изнасилование. Как с этим дальше жить? Как в глаза людям смотреть? Как потом детям объяснить?

Немец громко всхлипнул, что-то с обидой пробурчал, наверное, выругался, и плюхнулся на свой топчан с измятым, несвежим матрацем. Он долго собирался с духом, громко сопел, даже взмок весь, а потом все же решился, задавил, должно быть, унижение в себе и стал угрюмо стаскивать с ног сапоги. Павел, понимая то, что делается на душе у солдата, терпеливо ждал. Он не отводил глаз в сторону, опасаясь отчаянного бунта, но и не торопил немца. Однако как только сапоги, ломаясь в голенищах, сползли с худых ног Альфреда, Павел выхватил их у него прямо из рук и тут же опять сел на топчан напротив. Теперь немец не спускал злых глаз с Павла. А тот, сосредоточенно пыхтя, упрямо протискивал ноги в узкие горнила немецких сапог. Павел сморщился от боли и, шатаясь, поднялся на ноги.

– Вот черт! Ну и ноги у вас тут…у всех! Тапки маленькие, сапоги жмут! Тоже мне, нация господ! Ну, чего теперь делать-то! А это ж еще без портянок! А как портянки накручу…, так хоть по воздуху летай! У тебя размер-то какой? Вроде мужик ты не особо мелкий…