Олег Попцов - Обжалованию не подлежит

— Назначили бригадиром. Приняли хорошо, — говорит он и улыбается. — Главное, нет потери квалификации, тоже строим.

Он задумывается, ожидает нашей реакции. Мы молчим. Нам неловко вот так запросто в этих стенах сказать, отлично или даже хорошо, похлопать одобрительно по плечу, взъерошить волосы. Здесь все приобретает какой-то иной смысл, и даже искренность становится своей противоположностью. Мы молчим. Он не обижается. Он слишком умен, чтобы обижаться. У него будет время подумать о нашем поведении, расставить свои акценты, к чему-то привыкнуть… А сейчас он пропускает наше молчание где-то мимо себя и снова начинает говорить.

— Когда человек в тюрьме, его принято жалеть… Это точно. Здесь всех жалеют. Наверно, это даже оправданно. Не знаю кому как, а меня выбивает из колеи… Вот и придумываешь всякие небылицы: мол, я — это вроде как и не я. Заболел человек ангиной, подумаешь болезнь. Сегодня есть, завтра нет. А вы ко мне приходите так, на всякий случай. Скучно человеку — вот и приходите. А жалость, жалость ни к чему. Она беднее человека делает. Точно. Душой сохнешь.

Улыбка получается неловкой. Николай чувствует это, краснеет. И вдруг совершенно неожиданно:

— Написал новые стихи. Прочту, не возражаете?

Мы не успеваем ответить, встает он легко и, отбивая уверенным шагом ритм стиха, начинает декламировать:

Нам не надо высказывать одобрения. Так даже лучше. В нашем молчании больше слов, чем в суетливых восторгах, которые вряд ли здесь уместны.

Соседи справа и слева оборачиваются на его голос. И хотя говорит он приглушенно, скорее шепотом, слушаем его не только мы.

Лена сидит рядом. Мне хорошо видно ее лицо. Спокойное, чуточку отрешенное.

Мы здесь без малого час. За все время она не проронила ни слова. Плечи чуть опущены, сидит и молчит.

Мне даже кажется, что Лена зябнет, однако сказать ей об этом неловко. И получается: ждет человек, когда же кончится эта канитель и разговор нелепый. И вроде сидит он здесь без пользы, время теряет.

«Нет, нет, — говорю я себе. — Так быть не может. Ты не справедлив к ней».

Вспомни, как ты пришел сюда первый раз. Разве ты не был растерян. Смотрю на Димку. Димка отводит глаза в сторону. Наверняка думает о том же.

— Алеша! — Я вздрагиваю. Так меня называет только Николай. Его лицо рядом с моим. Оно слишком близко. Я вижу одни глаза. Крупные, серовато-синие глаза.

— Ну.

— Что в институте?

— В институте? — Мне некуда деться от его глаз. — Нормально, — бормочу я. Чувствую, как на лице выступает испарина.

— Нормально? — переспрашивает он быстро и вдруг больно толкает меня в грудь.

— Нормально. Эх ты, Цицерон. — Николай отворачивается. Я вижу, как по скулам, жестким и угловатым, пробегает нервная дрожь. — Чего вы молчите? Боитесь сказать больше, чем нужно? Не бойтесь… Где комсомольский?

— У меня, — нервно заикается Сашка. — В… сейфе.

— Комитет был?

— Был.

— Ну и как?

— Никак.

Теперь Николай смотрит на Сергея.

— Значит, никак. Ругают, возмущаются, оправдывают, жалеют, ссылаются на устав — так, что ли?

— Отчасти так.

— Отчасти, — зло сжимает зубы.

— По уставу не положено. Но разве все вложишь в устав. Как мне вам объяснить.

— Фу, чуть не забыл…

Николай удивленно разглядывает меня.

— О чем ты, Алеша?

На лицах ребят очевидное недоумение. По-прежнему безучастна только Лена. О встрече с Фроловым я не рассказывал. Сашка с Сережкой покусывают губы, не знают, радоваться или сокрушаться.

— Я тут Фролова встретил. — При упоминании фамилии Фролова лицо Николая становится холодным.

Теперь уже ребята не скрывают своего недоумения: «Ну, гусь!»

Димка растирает плечи: здесь действительно прохладно.

— Чего вы на меня глаза таращите?.. Случайно встретил.

Сережка не по-доброму усмехается.

— А ты не нервничай, рассказывай.

— Он разные хорошие слова о тебе говорил.

— На слова мы все горазды. — Сережка забрасывает руки на колени. — Фроловы, Харламовы и прочие.

— Да помолчи ты…

— Ну вот и слава богу. И у меня союзник есть…

— Слова разные бывают. В общем, ждут тебя, Коля. Он так и сказал: «Передайте Климову, нам его очень не хватает. Мне, говорит, необыкновенно повезло, что пришлось работать с такими людьми, как Климов. Для меня это большая радость».