Виктор Харченко: На реке черемуховых облаков

Минут через пятнадцать Илья Александрович пристроился со своей удочкой у насосной станции, и один за другим стал таскать серебряных чебаков, тихо посмеиваясь и что-то бормоча, забыв о своих горестях. Здесь, на реке, он набирался сил для новых операций…

Утро сияло и отражалось в реке. А река, казалось, вышла из берегов, затопив пойменные леса, болотистую тундру за ними голубоватым светом.

Вокруг, сколько видит глаз, бесчисленные озера. Это земля после потопа. Столько здесь воды. Под ногами чавкает мокрый мох. То и дело перехожу ручейки и речки. Ориентиром мне служит купол метеостанции, окрашенный под зебру черной и белой краской. Я иду, оборотясь к нему спиной. Когда я буду возвращаться, купол должен маячить впереди.

Уток, к моему удивлению, маловато. Я видел турпана, которого местные жители называют полярным тетеревом за красивое оперение. Брови у него действительно красные, как у тетерева. Я заметил это, когда турпан стремительно пронесся над моей головой, горя малиновыми бровями и разбрасывая сияние брачного наряда.

Полярный тетерев опустился метрах в трехстах от меня, на середину большого озера. И пока я крался к нему, обходя ручьи и протоки, он спокойно нырял и кормился. Однако на ружейный выстрел так и не подпустил.

Еще я видел двух рыжих олушек, которые, несмотря на имя, где ясно слышится слово «олух», оказались осмотрительны и хитры. Увидев меня, они как по команде нырнули. А появились уже в другом озере, где раньше кормился турпан. Озера были связаны еще и скрытыми протоками. Утки лучше меня знали местные условия. А скрадывать их в голой тундре я еще не научился.

Были и кулички. Некоторые с голубя. Они перелетали невдалеке, распевая свои брачные песни, словно подсвистывали мне и поддразнивали. Но кулик что за добыча! Я и патронов не стал тратить. А решил возвращаться обратно, раз уж мне так не везет… Утром надо было идти на работу.

И вдруг слева от меня появился туман. Сначала он вился голубой дымкой. А потом надвинулся лавиной, поглотив меня и допотопный мир с его бесчисленными озерами, похожими одно на другое.

Зебрастый купол пропал в тумане, будто под снежным обвалом. И я понял, что вполне могу заблудиться. Я не учел того, что хотя в середине лета в Заполярье не бывает сумерек, но что-то наподобие ночи существует. Этот туман и есть замена ночи в светлых сутках полярного дня. И куда теперь идти?

Часа два я походил, натыкаясь на озера и протоки. Метеостанции нигде не было, хотя ее купол промаячил в последний раз совсем близко. Стало холодать. Ребята из моей такелажной бригады рассказывали случаи, когда люди замерзали в тундре при нулевой температуре. То есть погибали от переохлаждения. Костер не разведешь. Под ногами камни и мокрый мох. Только в движении было спасение. Но если шагать безостановочно, то можно так далеко забраться, что потом и вовсе не выберешься. О таком мне тоже рассказывали.

Я знал, что метеостанция подает знаки нашим космическим кораблям. Больше всего мне показалось обидным то, что станция, ведя корабли в глубинах Вселенной, не могла мне мигнуть какой-нибудь электрической лампочкой. И тогда я решил ходить вокруг озера. Потому что это был лучший маршрут для спасения.

Радовало, что я не один ходил в тумане. Вокруг меня бегали все те же вездесущие кулички. Они стали удивительно доверчивы. Некоторые шмыгали чуть ли не у ног. Казалось, они рождаются в тумане. Столько их было, свистящих, доверчивых, продолжающих свои брачные игры. Потом рядом с берегом на воду опустился, покрякивая, турпан, которого я неудачно скрадывал в начале своей охоты. Его разноцветная одежда светилась сквозь туман и колыхалась над водой. Стрелять я не стал, зачарованный доверием птицы и состоянием, которое охватило природу и меня. И в голове у меня стоял такой же туман. Не хотелось тревожить эту удивительную ночь пальбой.

Вдруг я почувствовал, что меня обнюхивает какое-то крупное животное. Рогатая морда высунулась из тумана. А туловище казалось длинным и лохматым, как у допотопного чудовища. Но глаза у рогача были доверчиво-голубые, русалочьи. Животное дышало на меня своим теплом, согревая и желая спасти. Никогда я не думал, что дикий северный олень может подойти так близко. Ни кулички, ни турпан, ни олень не чувствовали во мне врага. Будто я и вправду оказался на земле после потопа. И сам будто заново народился.

В этом тумане живые существа еще не разделились на хищников и добычу. А жили совместно и свободно, ничуть не опасаясь друг друга, полагая, что я тоже родился здесь в тумане и мало отличаюсь от них.