Виктор Харченко - На реке черемуховых облаков

— С полем! — говорит Василий Петрович, появившись неожиданно из-за елки.

— Взаимно! — говорю я, увидев у него за плечами черную птицу.

Выходим к тому корчу, где оставил меня Василий Петрович. Отсюда идет тропа на торфяные делянки. Оказывается, так близко от глухариного токовища — торфоразработки. Вот курятник-глухарятник! И словно отвечая на мои мысли, Василий Петрович говорит:

— Ребята глухарей не выбивают… В этом году глухарей не меньше, чем в прошлом… Берегут тесовцы. Лишнего не берут… — И спросил почему-то: — Программу двадцать седьмого съезда партии читал?

— Читал! — говорю я, удивленный вопросом.

— Обратил внимание на строчку — «шире использовать сопропель»?

— Ну да!

— А что такое сопропель, знаешь?

— Ил, — говорю я. — Озера илом зарастают, некому чистить…

— Так вот надо чистить! — говорит Василий Петрович. — И использовать сопропель… Поля подкармливать. А мы на торфяники набросились, а озера зарастают… Сопропель лучше. А то мы все мхи переведем. А это же золото — торф… Еще не все понимают. Сколько раз я писал — в самые высокие инстанции — насчет этого. Значит, прочли, если строчку в основополагающем документе поставили. Теперь надо воплощать! Сохраним и клюкву и глухарей, если по-хозяйски начнем работать.

Мы вышли на черную делянку, на краю которой огромным буртом лежал торф. Целое лето тесовские ребята скребут этот торф своей чудо-техникой, укладывают, вывозят. Тянется делянка к глухариным местам… А рядом — озеро квадратной формы. Здесь торф уже выбрали, котлован залило водой.

— Но торф еще в коровниках используют для подсыпки! — говорю я. — Сопропель вместо подстилки не годится.

— Вполне опилками можно обойтись! — говорит Василий Петрович. — Сколько опилок пропадает — ты поинтересуйся! Торфяники — это благополучие наших речек. Они, как губка, сохраняют влагу…

Василий Петрович посмотрел на неприглядное квадратное озеро и добавил:

— Карьеры после выработки тоже можно привести в божеский вид… Я уже поговорил с начальством. Здесь можно рыбу разводить. Надо дуплянок настроить — для гоголей… Карьеры — это такой резерв для воспроизводства. Нужно только охотничий заказник организовать. Думаю, Тесовским назвать…

— Нормально, — отвечаю я.

— Мне директор тесовский обещал помочь. И мужики помогут. Из них общественников наберу. Тогда все рядом будет — и глухари, и рябчики, морошка и клюква, рыба и утки… Чтобы все по-хозяйски.

Над Тесовским болотом поднималось весеннее солнце, высвечивая черные бурты и черное квадратное озеро, за которыми сразу начинались глухариные места.

В ту осень я работал в бригаде промысловиков, добывающих дикого северного оленя. Отстрел оленей в основном закончился. И мы готовили оленину к погрузке на вертолеты. Работа эта однообразная и утомительная. Развлекал нас только молоденький песец, которого у нас в бригаде прозвали Фимкой. Он или рано потерял мать, или был из самого позднего выводка, потому что не успел мало-мальски подрасти и набрать вес.

Своим видом полярный лисенок-доходяга напоминал облезлую кошку. Но нрав у него был веселый и находчивый. Ему ничего не стоило украсть кусочек требухи или печенки, до которой он был большой охотник. Так он у нас и кормился, появляясь у вертолетной площадки с раннего утра. Впрочем, мы подозревали, что он и ночует рядом с олениной. Однако не сердились на него, так как убыток от Фимки был небольшой, зато веселья много.

— Пришел? — кричали ребята, завидев своего любимца. — Ух ты какой!

— Их-хи-хи! — заливался смехом молоденький Гоша, глядя на облезлого, но трогательного щенка. — Не дам сегодня оленины! Почему мышей не ловишь? Почему иждивенцем стал?

Гоша только что окончил ПТУ в поселке Черском, где получил специальность охотника-вездеходчика. Это был его первый выезд на промысел. И он гордился тем, что самостоятельно зарабатывал на хлеб. К этому же он призывал и Фимку.

В ответ песец садился на задние лапы и издавал звуки, похожие на саркастический смех, переходящий в обиженный плач. Мол, чего ты сравниваешь меня с собой. Я — маленький и беззащитный. Живу один. А ты, здоровый балбес, не можешь понять этого.

Охотники смеялись, глядя на обиженного Фимку.

— Кушай, дорогой! — кричал ему наш бригадир Кеша и, отрезав печенки, бросал на снег.

Фимка, уткнувшись в угощение остренькой мордочкой, косился зеленым глазом на Гошу, не прощая ему упреков в иждивенчестве.