Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

— Хых, хы-хы… Про телевизор он еще не успел сказать. Но про религию и патриотизм — да, ручаюсь головой, хоть Вальчонок и не советует ничем ручаться.

— Ну все-таки… это вряд ли, — недоверчиво проговорил Борис Юрьевич. — Не мог он такого говорить. А как же его Болконский да Кутузов? Наташа Ростова. Бал. Там еще охота на волка… Бородино. И все это… Платон… как его…

— Карлатаев, — подсказал Вася.

— Карлатаев? — переспросил Борис Юрьевич.

— Да. Карлатаев.

— Ну вот именно. Еще Кутузов встал на колени перед Одигитрией. Иконой из Смоленска. Разве это не патриотизм все? Не религиозность?

— Ну так и было. И он это и описывал, проклятье, — отвечал Вася, глядя вперед, на мокрую сияющую под солнцем дорогу. — Но это еще не значит, что так и думал.

— Это почему же?

— А он сам говорил, что истинное христианство — против государства.

— Как это?

— Да очень прлосто! Христос говорит: не убий, а государлство — убивай. Христос учит, там, щеку другую подставлять, ну, не противиться злу насилием, а государство? Вон, на Украине режут православные православных, и церковь с государством только их поощряют.

— Так и что это у нас, не христианство, по-твоему?

— Я тут не большой специалист, — ответил Вася. — Но по Толстому — не христианство. А если и христианство, то совершенно глупое и бессильное. Ну, если хохол с крестиком режет русака с крестиком, а то и русак с крестиком режет русака с крестиком? Это и есть, зараза, момент истины. Зачем такое христианство вообще? Свечки продавать да булочки? Еще и водой торговать.

— Ну, это ты хватил. Воду не продают.

— Есть продажа и не за деньги, за рейтинг там. Церковь по меньшей мере демонстрлирует бессилие. Войны она не останавливает. А государство их разжигает. Тогда и нечего поддерживать такое государство, дерьмо, зараза.

— Ну! Снова хватил… Ты, Василий, я смотрю, отъявленный экстремист.

И тут Васины глаза пыхнули тревожной синевой. Он резко замолчал.

— Без государства мы никто, — решительно продолжал Борис Юрьевич. — Так, сброд какой-то. Разве войну выиграли бы? Если в первые полгода три миллиона в плен сдались? Вот что значит, ослабли скрепы в головах, мол, не поймешь, чья власть. Но государство всех и сжало в единый кулак. Там и приказ Сталина: сдался в плен — ты дезертир, семью — под арест. А есть возможность таких красноармейцев накрыть огнем — так накрывать. — Борис Юрьевич ударил ладонью по рулю, словно там где-то, на этой дуге, и укрывались красноармейцы, окруженные врагом и готовые сдаться в плен из шкурнического страха. — И правильно. Нам только дай послабление. Все растащим, разбежимся кто куда, нагоним самогонки… Я уж насмотрелся на исконную нашу братию. Вот, говорят, Путин закручивает гайки? Так колеса уже в разные стороны разъезжались! Кто куда. Чечня в халифат. Татары там чего-то все недовольны. Сибиряки вообще ненавидят москвичей, я с одним разговаривал. Поэт оказался. У вас, говорит, там своя тусовка, премии только своим москвичам и все блага. Москва вообще как другое государство. Государство в государстве. Какие зарплаты. Какой-нибудь программист зашибает тысяч двести. В месяц. А он, поэт, всю жизнь пишет книжку и получает в итоге двенадцать, там, тысяч. Ну или двадцать. Да и остальные нищие по сравнению с москвичами. Сколько можно этот кагал кормить? Ведь по офисам тьма бездельников. А какие запросы! Отдых за границей и все такое. Осточертела, говорит, эта Москва. Зачем она нам? У нас есть готовая столица — Новосибирск. — Борис Юрьевич посмотрел на Васю. — Ну и что прикажете с этими вольнодумцами делать?.. Вот президент и вытягивает их всех по струнке вертикали, — при этих словах он медленно поднял палец к крыше кабины, — а по горизонтали ужимает, ужимает…

Внезапно он замолчал тоже, посмотрел в зеркало заднего вида.

Послышался характерный сигнал, а затем металлический голос: «Водитель джипа, остановитесь!» Борис Юрьевич снова посмотрел в зеркало.

— Да что там такое, — проговорил он и сбросил скорость, свернул к обочине и остановился.

— Что? — спросил, бледнея Вася.

— Не знаю. Полиция.

Вася дернул ручку дверцы.

— Куда ты? — удивленно спросил Борис Юрьевич.

Вася затравленно посмотрел на него, часто дыша, оглянулся на окно. От дороги простиралось поле в прошлогодней жухлой траве. Только метрах в ста торчали кусты, и дальше снова тянулось поле. Вася сник, опустив голову, забормотал свое: «Вот дерьмо-то… зараза…»