Олег Ермаков - Голубиная книга анархиста

— Святые отцы, Фася, так просто не шатаются.

— Хых, да он же с неба упал!

— Фася, перестань… Ладно, останусь. Сны у него хорошие, чистыя.

— Вот-вот, постереги его сны. Потом мне расскажешь.

И Вася уплыл, вернулся через час с дровами.

Аэромонах все еще спал, разинув рот. Вася посмотрел на его зубастую пещеру в зарослях усов и каштановой ярой бороды.

— Ну что? Дрыхнет?

…Очнулся аэромонах уже под вечер.

— Ха! — всхрапнул уже с открытыми глазами, встряхнул гривой, озираясь.

Глаза его после сна были особенно яркими, ясными, резко очерченными.

Он перекрестился.

У догорающего костра стояла кастрюля с преющей пшенной кашей, поджаренный хлеб лежал на сучьях.

— Спал?! — воскликнул аэромонах. — И все проспал!.. Ах ты, Господи. Обо мне же там у нас уже тревога. Где моя куртка?

— Вот, — сказала Валя, подавая куртку. — Почти высохла.

Аэромонах схватил куртку и полез в боковой карман, вынул мобильный телефон. Но тот не работал.

— Надо идти, — сказал он.

— Хых, по водам? — спросил Вася.

Аэромонах взглянул ясно на него.

— Ты же меня перевезешь? Водогребщик?.. Есть один добрый такой стих у Твардовского: мол, перевозчик-водогребщик, отвези меня домой…

— Но ты, отче, покушай сперва, — сказала Валя, протягивая ему ложку.

— Да, спасибо, там Гоги — алтарник и наш механик, а к тому же и повар, уже наготовил.

— В монастыре?

— Нет, здесь церковь, приход, я там служу. Гоги так, прибился к приходу, в работниках. Наверное, с ног сбился… Но трапезу с вами я разделю.

Он встал, прошел к реке и умылся, шею протер, расчесал бороду пятерней, волосы закинул назад. Вернувшись, он встал против тлеющего костра и начал читать молитву:

— Г о споди Иис у се Христ е , Б о же н а ш, благослов и н а м п и щу и пити е мол и твами Преч и стыя Твое я М а тере и вс е х свят ы х Тво и х, я ко благослов е н во в е ки век о в. Ам и нь, — и с этими словами он перекрестил обгорелую кастрюлю, хлеб.

Втроем они сели вокруг кастрюли. Ложку Вася себе вырезал из полена, у остальных были алюминиевые, взятые у Птицелова.

— Да! — спохватился аэромонах. — А где же ваш третий?..

— Бернард? — спросила Валя. — Так во-о-н гуляет.

Все посмотрели на дальний край острова.

— Не вижу… То есть… там что-то такое… Зверушка?

— Новозеландец, — сказала Валя с гордостью и позвала: — Бернардик, Бернардик!

И кролик услышал ее, встал на задние лапы, навострил уши — и в одном сквозила дыра.

— Иди сюда, Бернардик! — крикнула Валя.

И кролик опустился на передние лапы, помешкал еще и вдруг запрыгал к ним. Валя счастливо рассмеялась, захлопала в ладоши. Аэромонах снова сильно подергал себя за ярую бороду.

— Кхм, чудны поистине дела Твои, Господи, — проговорил он. — Я тоже немного странствовал и кое-что видел. Но, оказывается, не все.

Валя подхватила кролика, стала его ласкать, щекотать за ушами, а потом протянула аэромонаху.

— Благослови, отче, Бернарда.

Вася с интересом взглянул на аэромонаха. И тот спокойно перекрестил кролика, поймал взгляд Васи и сказал:

— Ибо тварь Божия.

Валя дала кролику хлеба, каши.

— Помой руки, — потребовал Вася.

— Чиво? Фася? Он жа чистый.

— Бегает брюхом по земле.

— Он не брюхом, а лапками.

Они еще пререкались некоторое время, и наконец Валя уступила, сходила к реке. После этого все приступили к обеду или, скорее, уже к ужину. Но аэромонах много не ел, так, несколько ложек да кусок хлеба поджаристого. А Вася с Валей налегали на кашу и очистили всю кастрюлю.

— Иди помой, чай будем варить, — сказал Вася.

— Чиво это я? — возразила Валя.

— Я свое отработал, — напомнил Вася.

— Ты-ы? — спросила гнусаво Валя, накручивая темный локон на палец. — Как?

— Так. За дровами плавал. Дрова рубил. Костер разжигал. Это моя мужская работа. А твоя — кастрюли мыть.

— Так у нас жа анархия свободная или нет?

— Анархия — значит безвластие и ненасилие. Власти и насилия нет. Но обязанности по справедливости и совести — есть, — сказал Вася. — Совесть наш второй закон.

— А первый? — поинтересовался аэромонах.

— All you need is love, — пропел Вася.

Аэромонах глядел на него изумленно.

— Хм, хм… вот не думал, что так-то полетаю… А владыка все пеняет мне на сию страсть к воздухоплаванию. Ему донесли. Но вон какие встречи в полетах случаются…

— Я костер и сама могу разжечь, — сказала Валя.